), Песнь на переход через Тростниковое (Чермное) море в Книге Исхода (
Исх 15:1–21) или Прощальная песнь Моисея в Книге Второзакония (
Втор 32:1–44) и др. Одновременно в Танахе рождается и художественная проза, приближающаяся к нашему сегодняшнему пониманию этого слова: проза Книг Царств или назидательных повестей-притч, отличающаяся строгим лаконизмом, характерным приемом скрытой передачи эмоций героев только через их действия и лишь иногда в кратких афоризмах, справедливо относится к лучшим образцам древней прозы.
Очень долгое время — вплоть до начала XIX в. — библейские тексты рассматривались лишь как тексты Священного Писания, как тексты культовые, религиозные. Слишком велик был авторитет этих книг в каждодневной жизни человека, поэтому как памятники древней литературы, как явления искусства (несомненно, это только один из аспектов этих текстов, но крайне важный для проникновения в их суть) они не осознавались и не изучались, а лишь интуитивно переживались (свидетельство тому — огромное влияние Библии на европейское искусство). Одним из первых, кто подошел к Библии как к эстетическому феномену, увидел в ней прекрасные образцы древней поэзии, был выдающийся немецкий философ, писатель, филолог, основоположник фольклористики Иоганн Готфрид Гердер (1744–1803), крупнейший представитель немецкого и европейского Просвещения. Обратившись к ветхозаветным текстам, Гердер написал работу «О духе древнееврейской поэзии» («Vom Geist der hebräischen Poesie», 1782–1783), где впервые во всеуслышание заявил, что в Библии содержатся прекрасные образцы поэзии, в том числе и народной. Гердер также впервые предпринял попытку создания эквиритмических (т. е. передающих подлинный ритм оригинала) переводов отдельных фрагментов библейских текстов (в частности, Псалмов). Таким образом, литературоведческий подход к Библии — явление сравнительно недавнего времени, хотя мысли, образы и ритмы этого великого памятника духа и искусства вдохновляли поэтов, живописцев, композиторов на протяжении двух тысячелетий новой эры.
Давно стали привычными выражения «библейская мощь», «библейская образность». Само их возникновение, вероятно, связано с особым воздействием библейской поэзии, рождающей ощущение первозданной, стихийной, ничем не сдерживаемой поэтической мощи. Для европейских писателей и художников (особенно мастеров слова таких эпох, как барокко, романтизм, декаданс — рубеж XIX–XX вв., породивший целый ряд интроспективно-субъективистских направлений — импрессионизм, символизм, неоромантизм, эстетизм и др.) эталон библейской поэзии был не менее (а иногда даже и более) значим, чем античный идеал красоты, основанный на строгой соразмерности, уравновешенности, человеческой мере (последний был особенно важен для Ренессанса, классицизма, просветительского классицизма). Так, великий французский романтик Виктор Гюго писал: «У поэта должен быть только один образец — природа, только один руководитель — правда. Он должен писать, опираясь не на то, что уже было написано, а на то, что подсказывает ему его сердце и его душа. Из всех книг, побывавших в руках людей, он должен изучать только две: Гомера и Библию. Ибо эти достойные поклонения книги, первые по времени создания и по значению и почти такие же древние, как мир, сами по себе — целый мир для мысли. Вы находите здесь как бы все мироздание, взятое с двух его сторон: в гомеровском эпосе — как понимает его человеческий гений, в Библии — как видит его Дух Божий»
