— Aideris khestet, — сказал Терну. — Вечная смерть.
Ингрив, слушавший их беседу издалека, молча покачал головой. Поверье лангоритов гласило, что худшее, что может случиться с мертвецом — это воскрешение; смерть для имперца — награда и бесконечный отдых, но Терну знал, что люди ее боятся; он ощутил вдруг странное, незнакомое чувство, и ему захотелось помочь.
— Спасибо, — женщина печально взглянула на Овура. — Он этого не видел.
— Это хорошо, если не видел, — сказал, медленно подходя, Ингрив, — слишком молодой еще. Повезло. У него все впереди.
— Я всегда мечтала о двойне, — Алген вытерла слезу. — Пока не поздно, я надеюсь.
— Поздно никогда не бывает, — улыбнулся тикку, — вот выберетесь отсюда…
— Если, Фуркум, — сказал Терну, — если.
Внезапно до них донеслись звуки перепалки. Один из заложников, мужчина среднего возраста, оттолкнул солдата от себя и что-то громко крикнул по-секкински.
— Что он говорит? — спросил Фуркум.
— Мы оккупанты, он нас ненавидит, — ответил лейвор.
Тем временем между солдатом и мужчиной завязалась драка: имперец толкнул заложника на землю, люди закричали. Алген закрыла глаза.
— Тихо, тихо… — попытался успокоить заложников Ингрив, но люди не слушали; внезапно в руке одного из них сверкнул нож. Выражение лица сержанта изменилось; солдаты, минуту назад непринужденно болтавшие с заложниками, теперь смотрели на них сквозь прицелы автоматов.
— Казнить всех, — холодно приказал Ингрив.
— Что?! — Фуркум посмотрел на него круглыми глазами. — Они же еще ничего не сделали!
— Третий принцип, — безразлично ответил сержант, — «презри жалость».
— Я думал, вы говорили, что семи принципам не нужно следовать! — отчаянно крикнул тикку. Остальные молча смотрели на их спор. — Это было пять минут назад! Что вдруг изменилось?
— Я этого не говорил, — неожиданно мягко сказал Ингрив. — Я сказал, что в битве ими можно пренебречь. Все ради победы.
— Но…
Прозвучал первый выстрел, за ним еще один. Люди падали на пол, заливая его яркой кровью. Рядовой Мурдикин с ужасом наблюдал, как заложников убивали одного за другим; зал ожидания заполонили предсмертные крики и плач. Терну глубоко вдохнул и достал из кобуры пистолет. Несколько мгновений он просто смотрел на него, стиснув зубы, и не знал, что делать.
— Терну… — едва сдерживая слезы, всхлипнул Фуркум. Лейвор взглянул на него и будто бы слегка опустил оружие; Алген открыла глаза, Шеркен увидел отчаяние и страх и сам вдруг ощутил себя на ее месте; руки тряслись, а палец не хотел нажимать на спусковой крючок.
