В результате Крус поставил рекорд скорости по исправлению неполадок мотиков в полевых условиях — и мотик все-таки завелся. Пусть и не с первой попытки.
— Значит так, кусок навоза. Если я на этой штуке поеду, и не доеду, то знай — ты покойник, — предупредил полис. — Это я тебе запросто устрою.
Крус ничего не ответил. Когда полис, мотик, и конвоируемый гермо скрылись, наконец, за поворотом улицы, он молитвенно сложил руки, и беззвучно произнес:
— Чтобы я… да никогда больше… да я… Триединый, я больше не буду!.. — потом оглянулся на дом, и позвал. — Харген, выходи! Уехали они!..
— Да? — Харген высунулся на крыльцо. — Уф… как он тебя приложил-то… думал, убьет… слышь, Крусик, ты меня прости, дурака… что я полисов позвал, когда Саничка рожала… Никогда больше не позову, ни в жизнь!.. Пойдем, щеку тебе промоем, надо полотенце приложить…
* * *
Отъехав на порядочное расстояние, остановились.
— Снимайте личины, парни, — приказал Бакли. — Тут уже можно.
Полис, спустя пару минут, превратился в Шини. А Шини — в Аквиста, правда, на превращение у него ушло больше времени.
— Зачем ты его бить стал? — возмутился Аквист. — Он же не сделал ничего плохого!
— Он не сделал?! — возмутился Шини. — Мотик спер — это раз. Разобрал — это два…
— Полисов на нас натравил — это три, — подсказал Бакли.
— Полисов не он натравил, а это его Харген, — возразил Аквист, правда, без особой уверенности в голосе.
— И чего? — Шини упер руки в боки. — Он не возражал, когда нас увозили. Не смотря на то, что Бакли на его глазах спас его жену и сына. И это ты называешь — ничего не сделал?!
Аквист задумался.
— Ну, не знаю, — неуверенно начал он. — Все-таки, ты слегка переборщил.
— Потому что он меня слегка разозлил, — невозмутимо пояснил Шини. — Или даже не слегка. Ладно, поехали. Нам ведь еще нужно помочь Бонни сшить тарги.
* * *
— Чего-то мне не по себе, — пожаловался Скрипач, когда они прошли в реанимацию, и остановились в «вошегонке» на положенные полминуты. — Что-то Илья темнит, как я не знаю кто, и мне это все чем дальше, тем больше не нравится.
— Молчи, грусть, — попросил Ит. — Ты не одинок, поверь.
Когда, наконец, «вошегонка» открылась, они вошли в реанимационный зал, и остановились на пороге.
— Привет, — тихонько произнес Скрипач. — Как дела, ребята?
— Лучше всех, — хмыкнул Зарзи. — А то сам не видишь. Нашел, что спросить, рыжий! Ты бы еще про здоровье поинтересовался.
…Зарзи не просто так называли и за глаза, и в глаза Заразой. Характер у него был едкий, как соляная кислота, а язык, что называется, без костей. Ну совершенно без костей. От Заразы стоном стонали практически все, кто с ним общался, но, не смотря на свои вечные колкости и едкость, Зарзи — не для всех, разумеется, только для своих — был хорошим верным другом, который никогда не подведет и не предаст. Приложит при этом, конечно, так, что небо с овчинку покажется. Однако никогда не подведет и гадость не сделает.
