Аррен покорно встала, доев последнюю ложку. Выходить из дома было страшно. Пока она сидела здесь, за столом, и не видела кроме Фавры никого — можно было даже притвориться, что ничего и не произошло. Вроде всё, как всегда. Но если только она выйдет…
И в этот момент двери распахнулись.
На пороге стояла мать Къертара, Ларна, его отец и сестра. Ларна — бледнее всех, у неё со щёк отхлынула кровь, сделав их мраморно-белыми.
— Ты убила моего сына, — сказала Ларна. — Ты убила его.
Лицо господина Хогла было страшным — красное до такой степени, что казалось, кровь вот-вот хлынет у него из носа. Верхняя губа отползала вверх, а по рукам — сильным, волосатым рукам кузнеца — то и дело пробегала мелкая дрожь.
Но Аррен не смотрела на Хогла, она смотрела на Ларну.
Мать Къертара стояла неподвижно, словно соляной столп, только кусала губы. Она не сказала больше ни слова — только смотрела и смотрела, и от этого взгляда у Аррен поднялась в животе жгучая боль. Она вдруг вспомнила, как Ларна была добра к ней, едва ли не единственная во всём городе. Как наливала ей борщ, как дарила одёжку подросшей Ойлы. И внезапно поняла, что больше этому не бывать.
— Мы же запрещали тебе! Запрещали, — внезапно завизжала сестра. — Ведьмин погост для троллей! Ты, кусок дерьма! Да Къер, да тебя…
И она внезапно бросилась вперёд — пальцы растопыренные, глаза выползают из орбит.
Дорогу ей медленно перегородила Фавра — гора живой плоти, она встала между столом и скамейкой, и там просто не осталось места.
— Убью, — твердила Ойла, — убью! Размозжу твою голову о пол, выдеру глаза, рот разорву.
— Ну, ох, — сказала Фавра и легонько придержала её своими лапищами.
— Тебе здесь не жить, — сказала Ойла. — Я всё расскажу, всё всем расскажу! Все будут знать, что ты убила Къертара! Завела его на гибель, а самой — хоть бы хны! В шатре сидела?! У короля?! Даже тролли на тебя, селёдку, не польстились…
Хогл повернулся и вышел, а затем вдруг задержался в дверях. Не оборачиваясь, он лишь слегка повернул голову и обронил:
— Ей тут не жить.
— Мы привечали тебя. Кормили, одевали, — бесновалась Ойла. — Да чтоб ты сдохла, тварь, паршивка, мерзавка, таких, как ты, у Къертара могли быть десятки, сотни! Сдохни, сдохни!
Послышался скрип. Аррен обернулась и увидела мать — та спускалась с лестницы в ночной рубахе. На миг у неё ожила надежда: вдруг всё образуется, вдруг хотя бы сейчас, она обратит внимание на неё! Но нет: мать прошла к столу, безучастно налила себе молока. Фавра в раздражении оттолкнула от себя Ойлу; та в остервенении плюнула на пол. Ларна же словно и не заметила сумасшедшей Эйлагерлы; она всё ещё смотрела на Аррен — прямо в глаза.
