Немаловажной в списке причин, из-за которых конунг не слишком рвался на тинг была погода. Осень уже полноценно вступила в свои права. По утрам подмораживало, и на пожухлой траве густой пеленой лежал иней. В такую пору не очень-то и хочется оставлять теплое жилище и тащиться куда бы то ни было.
Наконец ущелье закончилось, и перед путниками открылось желтеющее пожухлой травой поле. В нескольких сотнях шагов дальше поле резко обрывалась, оттуда доносилось мерное дыхание моря.
Агнар молча направил коня к берегу, хирдманы последовали за ним. На границе стихий в принципе привычные к всяческим диковинам дружинные потрясенно замерли. Кто-то даже охнул от раскрывшейся перед ними картины. Далеко, чудовищно далеко внизу, в извилистой пасти скалистого фьорда застыл целый лес парусов. Паруса даже в скудном свете осеннего солнца переливались всеми цветами радуги. Паруса огненно красные. Паруса небесно синие. Паруса зеленные, как трава, и бирюзовые, как морские волны. Паруса полосатые и паруса черные, как ночь, с вышитыми на них сказочными чудовищами и солнечными кругами. Стремясь перещеголять один другого, вожди надели на морских скакунов самые яркие и праздничные попоны. С бортов смотрят на мир ровные ряды ярко окрашенных щитов. На мачтах реют флаги десятков прибрежных родов и племен.
— Сколько же здесь людей, — зачарованно протянул простодушный Коль.
— Все побережье, мой мальчик. Все побережье. — Как обычно одним из первых в себя пришел Торгейр. — Кстати, рот закрой, а то ворон залетит.
Между кораблями и берегом нескончаемым потоком сновали шлюпки, перевозя роскошно одетую знать в блескучих украшениях, суровых воинов, демонстративно не снимавших начищенных кольчуг, любопытную молодежь — младших сыновей вождей, еще не научившихся сдерживаться и глядящих на творящееся столпотворение широко распахнутыми глазами. А еще на лодках грудами лежали бочонки с пивом, копченные окорока, пышные хлеба, связки сладкого лука и прочая снедь. На берегу все это сгружается и жители с близлежащих хуторов и деревень, видящие в этом прекрасную возможность подзаработать, грузят скарб в телеги и по узким вьющимся тропам везут наверх. Рядом с телегами идут, а кто побогаче скачут на лошадях вооруженные люди.
Хирдманы пялятся на это великолепие во все глаза, но конунг не дает задержаться надолго.
— Хорош глазеть, дел невпроворот. Асмунд, подгони их.
— Вперед, турсовы дети!
Дальше их путь лежит мимо поля тинга. Земля здесь уходит вниз, будто вдавленная ударом гигантского молота. На самом дне вверх поднимается небольшой холм. Даже отсюда видна узкая полоса ступенек ведущая на вершину, увенчанную громадной, черной, как ночь, каменной плитой. Плита зовется «престолом», с нее говорят годи и люди, чье мнение что-то значит для решения назревшего вопроса. По сторонам от холма на ступенчатых возвышенностях может разместиться не одна тысяча человек. Агнар бывал однажды на большом тинге. Он тогда стоял рядом с отцом, в самом низу, у подножия холма годи. Вокруг шумел людской океан и сколь он ни оборачивался вокруг никак не мог разглядеть, где кончается это море человеческих голов.
