— Вряд ли, Агнар. — Помотал головой седобородый. — Боевая ладья не букашка. Даже в тумане хорошо видать. Особенно, если под парусом.
— Под парусом говоришь. — Лицо Агнара просияло. — А ведь ты прав, старый ты медведь. Слушай…
Опытному викингу потребовалось совсем немного времени, чтобы понять задумку и начать отговаривать конунга. Асмунд горячо доказывал, что, чтобы это сработало, им должно бешено, невероятно повезти, а боги явно отвернулись от них, что риск слишком велик. Однако делал он это больше для очистки совести. Старый медведь хорошо знал — если уж Агнар конунг сын Олава Морского змея что-то решил, то свернуть с выбранного пути его не в силах даже боги.
— Молись, чтобы завтра утром был туман, — напоследок сказал конунг.
— Здесь всегда туман, — сварливо проворчал кормчий.
— А ты молись, чтобы он был густым, плотным, непроницаемым.
Асмунд хмыкнул.
— Может это… попросить Хьяля? Пусть наколдует.
— Попроси, — совершенно серьезно ответил конунг. — Все-таки это его земли.
Седобородый викинг, доживающий пятый десяток, и молодой конунг одновременно улыбнулись.
* * *
Ранее утро. Солнце еще только готовится выползти из морских пучин на краю мира. Над водой расстилается вездесущий туман, в котором, постепенно замедляясь, скользят к берегу два темных, едва различимых в плотной молочной пелене силуэта.
Последние несколько часов люди гребли на пределе возможностей и преследователи отстали. Отстали совсем чуть-чуть, но этого должно было хватить на осуществление задумки конунга. Старый трюк — последний шанс, для измотанных гонкой, изможденных людей, которые хорошо понимают — в случае неудачи их ждет смерть.
Ладьи замерли, мерно покачиваясь на волнах.
На палубах закипела лихорадочная суета. Гребцы убирают весла в специальные козлы. На носу Ульф достает резную голову дракона из неподатливого паза. У парусной оснастки тенями мельтешат воины. С тихим шелестом рея с закрепленным на ней разноцветным полотном медленными рывками опускается на палубу. Расписная ткань, спряденная из овечьей шерсти, превращается в узкий тугой рулон и исчезает в трюме. Если все пойдет как надо, она, скорее всего, сегодня не понадобится. Если же нет — тем более не понадобится. Взамен из трюма на корму перекочевывают объемные тюки плотной серой ткани.
Воины споро разворачивают ткань, укрепляя ее на обращенных к морю бортах так, что серые полотнища свисают до самой воды. Закончив, плашмя валятся между скамей, плотно вжимаясь в жесткие доски палубы. Из-за бортов выглядывают только глаза. Слышно лишь хриплое дыхание напряженных как тетива лука людей, в установившейся тишине подобное набату. Все что им оставалось, это только молиться или так же негромко, про себя богохульствовать.
