…На перекрестьях странных путей ткань реальности хрупка и ветха, как цыганский платок. Можно пройти вдоль нитей, окунуться в пестрое кружево или провалиться в голодную тьму, там, где ещё недавно колыхалась надежная с виду тропа. Нет законов, нет правил, мертвые говорят с живыми, живые прощают мертвых, память строит песочные замки и рушит карточные дворцы. Фараоново племя бредет по чужим дорогам, узнавая родню по глазам, чувствуя по шагам. Им знакомы негромкие голоса и фигуры, не оставляющие теней, они делятся последним куском хлеба и бросают в пыль красное золото — на удачу. Узнай — может и ты сродни…
Антон Горянин был неудачливый человек. Точнее невезучий фотограф.
Ему пришлось стать фотографом когда отец безнадежно слег. Без выставок не вступишь в Союз Художников, а без корочки в кармане не удержишь за собой мастерскую. Антон жил на Зеленина, в бывшем доме герцога Лейхтенбергского, в огромной застекленной мансарде среди мольбертов, гипсовых бюстов и прочего хлама, оставшегося от отца и, скорее всего от деда. Оба писали вождей, заводские пейзажи и голых женщин в свободное время, оба были фанатиками искусства. У Антона же с красками с юности не срослось. Зато с первой же «мыльницы», сменянной за бутылку у пьянчужки пошли приличные кадры — оказалось, что у него к сорока годам прорезался верный глаз и то чувство композиции, которое сродни абсолютному слуху у музыкантов. Отец, уже лежа в диспансере на Березовой, успел порадоваться серии из двенадцати отражений — Антону захотелось снять город через мокрый асфальт, лужи и стекла витрин. Но на выставку — даже с поддержкой друзей отца, которой надо было пользоваться, пока держалась добрая память о старом Горянине, — не хватало.
«Мыльницу» на похоронах кто-то случайно спихнул со стола и раздавил по пьяни. Почесав в затылке, Антон выгреб заначку — он работал охранником в супермаркете, получая ровно столько, чтобы жить самому и подкидывать копеечку двум детишкам от двух давно уже бывших жен — и пошел в «комок» на Ветеранов. Там работал старый приятель по кое-каким делам, он уступил по дешевке капризный «Пентакс». Радостный Антон всюду таскал аппарат, осваивая работу с выдержкой, резкостью и глубиной кадра. На барахолке он купил учебник времен перестройки и в свободное время, ворча под нос, изучал тонкости ремесла. Потом камеру срезали в метро — ехал после работы, уснул от усталости, а когда услышал «Чкаловская», оказалось, что сумки нет. Сам дурак, что тут скажешь.
