– Au revoir, Giovanni.
– Au revoir, mon cher[126].
Повернувшись, я открыл дверь. Казалось, усталое дыхание Джованни ветром безумия взъерошило мои волосы и коснулось лба. Ожидая, что за моей спиной вот-вот раздастся его голос, я прошел небольшой коридорчик, миновал вестибюль и loge[127], где мирно дремала консьержка, и оказался наконец на улицах утреннего Парижа. И с каждым шагом возвращение к Джованни становилось для меня все более невозможным. Сознание оставалось пустым, или, точнее, превратилось в огромную кровоточащую рану под наркозом. В голове стучала только одна мысль: настанет день, когда ты горько пожалеешь об этом. Тогда ты будешь рыдать в голос!
На углу улицы, освещенном нежным утренним солнцем, я полез в бумажник за автобусными билетами. Там я обнаружил взятые у Геллы триста франков, carte d’identité[128], мой адрес в Соединенных Штатах и какие-то бумаги – смятые клочки, карточки, фотографии. На клочках были записаны адреса, телефоны, договоренности о встречах, на которые я ходил, а может, и не ходил; имена знакомых, с которыми я поддерживал отношения или давно их забыл; планы, скорее всего, неосуществленные – конечно, неосуществленные, иначе я не стоял бы здесь на углу не в самом лучшем настроении.
В бумажнике я нашел четыре автобусных билета и направился к arrêt[129]. Там стоял полицейский, его тяжелый синий капюшон свисал сзади, в руках он держал белую дубинку. Завидев меня, полицейский улыбнулся и крикнул: «Ça va?[130]»
– Oui, merci[131]. А у вас?
– Toujours[132]. Отличный денек.
– Да. – Голос мой дрогнул. – Осень не за горами.
– C’est ça[133]. – И полицейский перевел взгляд на бульвар. Я пригладил рукой волосы, испытывая неловкость за непроходящую дрожь. Мимо прошла женщина, возвращавшаяся с рынка, ее сетчатая сумка была набита провизией, сверху опасно торчала литровая бутылка красного вина. Женщина была немолода, но с лицом смелым и ясным, телом сильным и крепким и руками под стать всему остальному. Полицейский что-то крикнул ей, а она добродушно отпустила в ответ какую-то непристойную шуточку. Я смотрел, как она идет по улице домой – скорее всего, к мужу в синем запачканном рабочем комбинезоне и к детям. Женщина миновала освещенный солнцем угол и перешла на другую сторону улицы. Подошел автобус, в него сели только мы с полицейским. Тот встал у входа, далеко от меня. Полицейский был тоже немолод, но его переполняла жизненная энергия – им нельзя было не любоваться. Я смотрел из окна автобуса на проносящиеся улицы. Когда-то давно в другом городе я тоже смотрел из окна автобуса на улицу и придумывал для каждого заинтересовавшего меня человека его жизнь, в которой я тоже принимал участие. Но сейчас я высматривал какой-нибудь знак или намек на возможное спасение. Однако сегодня, пожалуй, шансов на это не было – все напоминало кошмарный сон.
