– Джованни, прекрати! Ради бога, прекрати! Чего ты от меня хочешь? Я не могу приказывать моим чувствам.
– Что ты знаешь о чувствах? Ты разве можешь чувствовать? Что ты чувствуешь?
– Сейчас я ничего не чувствую, – ответил я. – Просто хочу поскорей покинуть эту комнату. Уйти от тебя, чтобы прекратить эту ужасную сцену.
– Хочешь уйти от меня! – Джованни смотрел на меня и смеялся, а глаза были полны страданья. – Наконец ты честен со мной. А ты знаешь, почему ты хочешь уйти?
У меня все сжалось внутри.
– Я не могу жить с тобой, – ответил я.
– А с Геллой, значит, можешь. С этой круглолицей малышкой, верящей, что детей находят в капусте… или в холодильнике. Прости, я плохо знаком с американской мифологией. Оказывается, с ней ты можешь жить.
– Да, – произнес я усталым голосом. – С ней могу. – Я встал. Меня била дрожь. – Какая жизнь может быть у нас здесь? В этой грязной клетушке. Да и вообще, как могут вести совместную жизнь двое мужчин? А твои разговоры о любви – не желание ли казаться сильнее? Ты хочешь быть главой дома, трудиться до седьмого пота, приносить деньги, а еще хочешь, чтобы я сидел здесь, мыл посуду, готовил еду, убирал и отмывал эту жалкую комнатенку, целовал тебя, когда ты появляешься на пороге, и спал с тобой по ночам, как положено твоей девочке, твоей крошке. Вот чего ты хочешь. И именно это имеешь в виду, когда утверждаешь, что любишь меня. Ты говоришь, что я хочу тебя убить. А ты задумывался, что сам делал со мной?
– Я не хочу делать из тебя мою девочку. Если б я хотел девочку, нашел бы ее сразу.
– Так почему этой девочки нет? Может, боишься? И выбрал меня, потому что духу не хватает бегать за женщинами, которых ты на самом деле хочешь?
Джованни побледнел.
– Ты мне все время говоришь о том, что я хочу, а я тебе – о том, кого хочу.
– Но я мужчина! – заорал я. – Мужчина! Что могло у нас с тобой быть?
– Ты сам прекрасно знаешь, – спокойно отозвался Джованни, – что могло у нас быть. Именно поэтому ты и бросаешь меня. – Он встал, подошел к окну и открыл его. – Bon[122], — сказал он и ударил кулаком по подоконнику. – Если б я только мог удержать тебя. Все бы сделал для этого – избил, надел наручники, заставил голодать, только чтобы ты остался. – Джованни снова повернулся ко мне, ветер растрепал его волосы. – Возможно, настанет день, когда ты пожалеешь, что я этого не сделал. – И он погрозил мне пальцем. Этот театральный жест был невыносимо нелепым.
– Холодно. Закрой окно, – попросил я.
