Гелла по своей природе была прямая и нетерпеливая – неопределенность ее мучила, и все же она сдерживала себя и, дожидаясь какого-то важного слова или знака от меня, держала себя в узде.
Мне же хотелось, чтобы она ослабила поводья. Я решил, что буду держать язык за зубами, пока не овладею ею. Я надеялся, что с помощью Геллы уничтожу зависимость от Джованни, сотру память о его объятиях – словом, выбью клин клином. Однако сознание того, что я вытворяю, делало меня нерешительным. И в конце концов она с улыбкой спросила меня:
– Меня не было слишком долго, да?
– Не знаю, – ответил я. – Прошло много времени.
– Мне было там очень одиноко, – неожиданно сказала Гелла. Она слегка отвернулась от меня и, лежа на боку, смотрела в окно. – Я чувствовала себя такой никчемной – прыгаю, прыгаю, как теннисный мячик, не зная, где остановиться. И я подумала, что, возможно, проворонила свой шанс. – Гелла посмотрела на меня. – Ты ведь понимаешь, о чем я. Там, откуда я родом, об этом снимают фильмы. Сначала ничего не берешь в голову, ну проворонила, и ладно, но потом понимаешь, что ничего нельзя переиграть.
Я следил за ее лицом. Такой спокойной я Геллу еще не видел.
– Испания тебе, значит, совсем не понравилась? – раздраженно спросил я.
Гелла нервно провела рукой по волосам.
– Конечно, понравилась. С чего ты взял? Очень красивая страна. Просто было непонятно, что я там делаю. Скучно бесцельно скитаться по разным местам.
Я закурил сигарету и улыбнулся.
– Ты ведь поехала в Испанию, чтобы отдохнуть от меня, помнишь?
Гелла тоже улыбнулась и погладила меня по щеке.
– Я плохо обошлась с тобой, да?
– Ты была честна со мной. – Я встал и отошел в сторону. – Так ты пришла к какому-то решению?
– Я все написала в письме, неужели ты не помнишь?
На какое-то мгновение все словно замерло. Не слышен был даже негромкий уличный шум. Я стоял спиной к Гелле, но меня обжигал ее взгляд. Она застыла в ожидании, я это чувствовал, и все вокруг, казалось, тоже ждало моего ответа.
– Я не совсем тебя понял. – Может, удастся выкрутиться, ничего ей не рассказывая, подумал я. – Письмо было довольно небрежным – что-то вроде экспромта, и я так и не понял, рада ты или жалеешь, что связалась со мной.
– У нас всегда был в общении легкомысленный тон. Я старалась его придерживаться, боялась давить на тебя, разве не ясно?
Меня так и подмывало сказать, что она связалась со мной от отчаяния, а вовсе не потому, что нуждалась во мне, просто в нужное время я подвернулся ей под руку. Однако я промолчал. Она никогда не призналась бы в этом даже самой себе.
