их от меня прятать?! — И он ухмыльнулся с довольным видом. — Ты еще легко отделалась! Я ведь мог их и отобрать у тебя!” Эштике согласно кивнула и попятилась, опасаясь, что брат ударит ее. “Кстати, — продолжал он, заговорщицки улыбаясь, — у меня есть винишко отменное. Хочешь дернуть? Или вот, затянуться можешь, держи. — И он протянул ей потухшую сигарету, а когда Эштике нерешительно потянулась за ней, быстро отдернул руку. — Ну, как хочешь. Так послушай, что я тебе скажу. Из тебя никогда ничего не получится. Как родилась идиоткой, так и останешься”. Девочка наконец собралась с духом: “Так ты… знал?” — “Что я знал, голуба?” — “Знал, что… деньги, которые мы посадили… никогда… никогда?..” Шани опять потерял терпение. “Ну не надо мне парить мозги! Ты для этого еще мало каши ела, дурашка! Ты думаешь, я поверю, что ты не знала, чем все это кончится? Не настолько же ты идиотка… — Он достал спички и, прикрывая огонь ладонями, раскурил сигарету. — Нет, видали?! И она еще выступает! Вместо того, чтобы радоваться, что я вообще с ней возился! — Он выпустил дым и прищурился. — Заседание закрывается. Мне сейчас недосуг с идиотами дискутировать. Сыпь отсюда, цыпленок, давай!” И он ткнул в Эштике указательным пальцем, но едва она припустила бегом, как брат закричал ей вслед: “Ну-ка, стой! Подойди ко мне. Ближе. Я сказал, ближе! Вот так! Что у тебя в кармане? — Сунув руку в карман кофты, он двумя пальцами извлек оттуда бумажный пакетик. — Это что?! Ничего себе! — Он поднял пакетик и разобрал надпись. — Крысиный яд, мать твою! Ты где его раздобыла?! — Эштике не могла выдавить из себя ни слова. Шани закусил губу. — Ну ладно. Я и так знаю. Ты украла его из сарая. Ведь так?! — Он похрустел пакетиком. — И зачем он тебе понадобился, дурашка, расскажи-ка все по порядку дяденьке!” Эштике не шелохнулась. “Дома уже гора трупов валяется на кровати, так? — продолжал он со смехом. — А теперь моя очередь, верно? Ну ладно. Хотел бы я посмотреть, много ли у тебя храбрости! На, держи! — И он сунул пакетик обратно в карман ее кофты. — Только имей в виду! Я буду следить за тобой!” Эштике неловко, по-утиному, побежала к корчме. “Смотри, осторожнее! Осторожнее! — кричал Шани ей вслед. — Не трать все целиком!” Вздернув плечи, он еще постоял под дождем, поднял голову и, затаив дыхание, вслушался в ночную тишину; затем перевел взгляд на далекое освещенное окно, выдавил на лице прыщик и пустился бегом в сторону дома дорожного мастера, у которого он свернул и исчез во мраке. Эштике, обернувшись, еще успела заметить, как вспыхнул в последний раз тлеющий огонек его сигареты, и эта вспышка показалась ей гаснущим светом удаляющейся навсегда звезды, последней звезды на небе, след которой еще долгие минуты будет виден на темном небосклоне, пока дрожащие ее очертания не впитает в себя тяжелый мрак ночи, который сейчас на нее навалился, выхватил у нее из-под ног дорогу и в котором, как ей казалось, она плавала сейчас беспомощно, лишенная всякой опоры, невесомо и сиротливо. Эштике бросилась на мерцающий огонек корчмы, как будто он мог заменить ей вспыхнувший напоследок уголек сигареты брата. Она бежала, стуча зубами от холода, а когда добралась до корчмы и уцепилась за подоконный выступ, то все на ней было уже насквозь промокшим, а тюлевая занавеска, облипавшая разгоряченное тело, казалась ледяной. Она поднялась на цыпочки, но до окна не достала, и ей пришлось подпрыгнуть, чтобы заглянуть в корчму. Однако стекло запотело, и она ничего не увидела. Из корчмы доносился какой-то нестройный шум, иногда звякал стакан, звенели бутылки, слышался чей-то прерывистый смех, тут же тонувший в ответном гуле голосов. В голове у нее шумело, и казалось, будто вокруг нее с криками носятся невидимые птицы. Отодвинувшись от окна, она прижалась спиной к стене и сокрушенно уставилась на пятно света, лившегося из корчмы на землю. Почти в последний момент заметила она, как кто-то, задыхаясь, тяжелыми шагами приближается со стороны тракта к корчме. Бежать было уже поздно, поэтому она продолжала стоять у стены как вкопанная, надеясь, что так ее не заметят. И только узнав в приближающемся человеке доктора, она оторвалась от стены и со всех ног бросилась к нему. Она вцепилась в полу промокшего пальто и с удовольствием зарылась бы в него с головой и заплакала бы, если бы доктор обнял ее, но поскольку этого не случилось, Эштике просто стояла перед ним с опущенной головой, сердце ее бешено колотилось, кровь стучала в ушах, и она никак не могла понять, что твердил ей доктор, в его словах она чувствовала только нетерпеливую, раздраженную неприязнь, но смысл их не доходил до нее, и тогда испытанное поначалу облегчение быстро сменилось в ней недоуменной горечью: как же так, почему доктор вместо того, чтобы прижать ее к себе, пытается ее оттолкнуть? Она не могла понять, что случилось с доктором, с человеком, который когда-то “целую ночь просидел у ее постели, вытирая ей пот со лба”, что с ним могло случиться, что теперь ей приходится чуть ли не бороться с ним, чтобы он не оттолкнул ее от себя. Она долго цеплялась за полу его пальто и сдалась лишь тогда, когда заметила, что все вокруг — неожиданно — пришло в движение, земля вздыбилась и опала, и как она ни пыталась удержать доктора, ничего не могла поделать: она с ужасом наблюдала, как земля позади них раскалывается и доктор стремительно исчезает в бездонной пропасти. Эштике бросилась бежать, слыша, как за спиной у нее раздаются лающие голоса, словно ее преследовала свора диких собак; ей казалось уже, что она пропала, что ее вот-вот схватят и втопчут в грязь эти воющие существа, когда наступила внезапная тишина; до слуха ее доносился только гул ветра да шлепанье миллионов дождевых капель, рассеивающихся вокруг по земле. Лишь достигнув владенья Хохмайса, она несколько сбавила темп, но и тогда не остановилась. В лицо хлестал дождь, она непрерывно кашляла, кофта на ней расстегнулась. Страшные слова Шани и беда, приключившаяся с доктором, навалились на нее такой тяжестью, что она не способна была об этом думать; все внимание ее было приковано к мелочам: к развязавшимся шнуркам на ботинках… к расстегнувшейся кофте… к тому, на месте ли еще бумажный пакетик… Добежав до канала и остановившись перед разоренной грядкой, она вдруг почувствовала странное спокойствие. “Да, — подумала она. — Да, ангелы видят это и все понимают”. Она смотрела на размокшую грязь вокруг ямы, с волос на глаза стекала вода, и как-то странно, легко заколыхалась перед нею земля. Эштике завязала шнурки, застегнула кофту и попыталась ногами засыпать яму. Но потом прекратила это занятие, повернулась и заметила бездыханное тело Муськи. Шерсть на ней напиталась влагой, остекленевшие глаза смотрели в никуда, живот странно просел. “Ты пойдешь со мной”, — тихо проговорила она и подняла Муську из грязи. Прижав кошку к себе, она с решительным видом направилась дальше. Некоторое время Эштике шла вдоль канала, затем свернула к хутору Керекеша и достигла длинной, извилистой межи, которая — пересекая ведущий в город тракт — шла дальше прямо, мимо развалин замка Венкхейма, к утопающему в тумане Поштелекскому лесу. Она старалась шагать так, чтобы внутренняя сторона башмаков не так сильно натирала ей пятки, ведь путь — она это знала — ей предстоял неблизкий: к тому времени, как взойдет солнце, ей нужно было добраться до замка. Она радовалась, что она не одна и что Муська даже немного согревала ей живот. “Да, — тихо сказала она сама себе, — ангелы видят это и все понимают”. Она чувствовала умиротворение, и все вокруг — деревья, дорога, дождь, ночь, — все окружающее дышало покоем. “Все, что делается, — к лучшему”, — подумала она. Все стало окончательным и простым. Она смотрела на шествующие по обеим сторонам дороги голые акации, на окрестности, уже в нескольких метрах тонущие во тьме, чувствовала удушающий запах дождя и грязи и безошибочно знала, что действует точно и правильно. Вспомнив события минувшего дня, она с улыбкой подумала, что все в мире связано; ей уже не казалось, что случившееся с ней было чередой случайных слепых событий, — нет, все они были связаны каким-то невыразимо прекрасным смыслом. Знала она и то, что она не одна, что и отец, там, наверху, и мать, ее сестры и брат, и доктор, и Муська, эти акации и грязная дорога, это небо и эта ночь — все-все от нее зависит точно так же, как и она целиком зависит от них. “Ну какая я ему пара? Просто путаюсь у него под ногами”. Она прижала Муську к груди, посмотрела на неподвижное небо и резко остановилась. “Я буду ему помогать оттуда”. На востоке уже начинало светать. К тому времени, когда первые лучи восходящего солнца осветили разрушенные стены замка Венкхейма и сквозь проломы и пустые глазницы огромных окон проникли в поросшие бурьяном комнаты, у Эштике уже все было готово. С правой стороны она положила Муську, затем по-братски разделила остатки порошка, смешала свою часть с дождевой водой, выпила и положила пакетик с остатками слева, на обломок гнилой доски, поскольку хотела быть уверенной, что он не укроется от внимания брата. Сама она легла посередине и удобно вытянула ноги. Потом откинула со лба волосы, большой палец засунула в рот и закрыла глаза. Ей не о чем было тревожиться. Она знала, что ангелы уже вылетели ей навстречу.
