— Привал!
— Поддерживаю. Кстати, Гансауль, тебе не кажется, что будь у нас лодка — дело б пошло намного быстрее?
— Не говори, кто ж знал… — Гансауль перевёл взгляд на жиденький лесок, где половина деревьев давно засохла, а стволы покрыты темно-зеленым мхом. — А может плот сделаем — дальше вон вообще островков почти нет, поглубже будет, наверное.
Сказано — сделано. Чуть больше часа и более-менее сносная конструкция спущена на воду, хорошо, что запасливый Гансауль прихватил у фарайцев веревку, было чем связать бревнышки. Хак забрался на плот, с опаской, плавсредство имеет уж больно неказистый вид. Впрочем, пока что плывёт.
— Приветствую, Высший!
— Ну что, король… настало время узнать тебе маленькую тайну. Шайзер, останься, остальные — прочь!
Стражники синхронно развернулись, тяжелые сапоги прогрохотали к выходу. Высший подошёл к стеклу, страшный полумертвый старик, майору и так тяжело после вчерашнего, а тут ещё такая рожа.
— Кто я?
Майор малость опешил, с надеждой покосился на Шайзера, но тот стоит с застывшим лицом, как статуя. Цукенгшлор ответил неуверенно:
— Колдун?!
Высший хрипло рассмеялся, и без того безобразная морда сморщилась ещё сильнее.
— Кто-то считает меня колдуном, кто-то демоном, а иные поклоняются как богу. Но я… человек. Человек, майор! Да, колдовство мне даётся легко. Предрасположенность, так сказать. Как и у Фарая… Мы ведь с ним тоже «чужаки»! Да-да, майор, мы с ним из одного мира. И когда-то даже были друзьями! Очень давно…
Высший отвернулся, сцепил костлявые руки за спиной и взялся расхаживать по полусфере взад-вперед, разгоняя зеленоватый туман.
— В нашем мире тоже есть колдовство. Причём, самый захудалый маг может на порядок больше, чем лучший из местных колдунов. Мы с Фараем были молоды, вечно спорили… о серьёзном… о пустяках. Особенно часто мы спорили о человеке. Фарай считает, что человек — лучшее творение природы. А я — что самое гадкое из всех существ. Человек — это животное, это скот! Нельзя давать ему волю, все что он возжелает — пить и жрать, да совокупляться без меры и разбора. — Старик вновь рассмеялся, потряс пальцем. — А Фарай, слышишь, Фарай говорит, что нельзя так, к людям нужно проявлять милосердие, но и блюсти справедливость. И тогда будет любовь, расцвет и прочее, прочее. Бред, вообщем… Ты как считаешь, майор?
Цукенгшлор не успел открыть рта, лихорадочно соображая как лучше ответить, но Высший перебил:
— А впрочем неважно… Что-то я увлекся! Старею… О делах насущных лучше поговорим. Согласен?
