Когда въехали в Воронеж, было еще утро, но утро в большом городе – совсем не то, что в О-жске: здесь в центре не кричали петухи из-за деревянных изгородей, вместо них тренькали трамваи и сигналили друг другу автомобилисты, все куда-то спешили, на площади у больницы развернули рынок выходного дня, и по нему сновали деловые хозяйки с сумками. Шумный, шебутной народ галдел, как на празднике, и я даже почувствовала резь в глазах от этой разношерстной пестроты, такой странной после мелькающих за окном деревьев и полей. Автобус вполз на станцию и с тяжелым вздохом открыл двери: приехали. Ромкина мама, не глядя по сторонам, шла целеустремленно через толпу к белому больничному входу. Это был не центральный вход, с пандусом, куда привозят больных, а боковой, для посетителей.
Едва за нами закрылась входная дверь, уличный шум как отрезало, будто там, за дверью, и не было яркой улицы с торговыми лотками. Направо и налево расходились длинные коридоры с одинаковыми дверями, у некоторых дверей стояли банкетки и каталки. Ромкина мама уверенно повернула налево, оглянувшись на Ромку и кивнув ему. Я держалась немного сзади, мне почему-то стало тревожно, как только мы оказались в этом мире больничных запахов и тишины. Я всего раз лежала в больнице во втором классе с подозрением на воспаление легких, но это было довольно весело. В палате было еще три девочки постарше, и мы с ними до самого отбоя играли в «Уно». Здесь же было совсем по-другому. «Нейрохирургическое отделение» – прочитала я над аркой в небольшом холле. За стойкой сидела молоденькая медсестра.
– Все так же, – подняла она голову на немой вопрос Ромкиной мамы, а та кивнула и прошла в девятую палату.
– Нам тут ждать?
– Мама позовет, – Ромка опустился на банкетку и принялся очерчивать рисунок на линолеуме носком ботинка.
На потолке гудели белые длинные лампы, а в остальном в больнице было тихо, только в самом конце коридора уборщица терла шваброй пол и периодически гремела железным ведром. Как в Нарнии, подумалось мне, пока там еще не появилось время. Наконец в дверном проеме показалась голова Роминой мамы.
– Посидите тут, последите за капельницей, я к врачу пока схожу.
Ромка нерешительно направился в палату, я – за ним. Я боялась увидеть что-то страшное и осторожно выглянула из-за Ромкиного плеча. Сначала я вообще ничего не разглядела, кроме двух белых кроватей: одна побольше, другая, детская, поменьше. У той, что побольше, на двух составленных друг с другом стульях спала молодая женщина. Когда я лежала в больнице, у нас в палате была двухгодовалая Катюха, но ей сразу вкатили детскую кроватку с решеткой, чтобы она не вывалилась. У Леночки решетки не было, и сначала мне показалось, что кровать вообще пустая. Но потом я заметила маленький сверток одеяла у стены, а из свертка выглядывало бледное Ленино лицо и еще рука, от которой шла прозрачная трубочка к банке с жидкостью на металлической стойке.
