- Федя, у тебя с собой партийный билет?
- Так точно.
- И удостоверение "Чека"?
- Так точно.
- Ну, так иди вперед.
Он понял. Лицо его просветлело. Мы проходим через столовую в кухню. В столовой возятся дети. В кухне пахнет мокрым бельем. Пелагея Петровна шепчет: "Не ходите, ради Христа: убьют..." Но Федя быстро шагает к воротам.
Вот и улица. На улице грузовик. Он пыхтит, дребезжат оконные стекла. Гололедица. Капает с крыш. Блестит на солнце Христос Спаситель, Федя крестится:
- Бог пронес, господин полковник... Не потопила богородица наш город Пскев...
15 февраля
Меня приютил мой старый знакомый, профессор. Он читает биологию, зоологию, минералогию - я не знаю, какую именно "логию". Он с утра уходит на службу, и я остаюсь один.
Не дом, а каменная коробка, не квартира, а научный музей. Микроскопы, колбы, реторты, графики и раскрашенные таблицы. Над камином стенные часы кукушка. Она кукует каждые полчаса. Медленно ползет время, догорает ненужный день.
Я когда-то сказал: "Я не хочу быть рабом, даже рабом свободным. Вся моя жизнь борьба. Я пью вино цельное". Я пью его сейчас. "Не убий..." "Не убий", когда убивают твою жену? "Не убий", когда убивают твоих детей? "Не убий", - и оправдано малодушие, и возвеличена слабость, и бессилие возведено в добродетель... Да, убийцы "умрут от язв". Но "боязливых, и неверных, и скверных, - участь в озере, кипящем огнем".
16 февраля
Долго ли продлится мой карантин? Федя волнуется. Он не советует выходить. Я один, с глазу на глаз с кукушкой. Тихо. Тихо так, как бывает в комнатах глубокой зимой.
Тьма ослепила глаза... Разве это прежняя Ольга? Где косы? Где белое платье? Где радостный и беспечный смех? Где Сокольники? Где невозвратимые дни?.. Велик и тяжек соблазн. Темный Егоров чувствует его сердцем. Его не понимают ни Федя, ни Вреде, ни, конечно, Иван Лукич. Для них все ясно и просто. Россия и "Коминтерн". Мужик и рабочий. Они за мужика и Россию. Я тоже за мужика и Россию. Но я знаю, я помню, что сказано было в ответ. А Ольга?..
17 февраля
Слава богу, нарушено мое "табу". Федя мне позвонил: в "Чека" получено донесение, что я выехал из Москвы. Меня ищут в Киеве и Одессе. По вечерам приходит Иван Лукич. Иван Лукич располнел и обрился. На нем модный, стянутый в талии пиджак и золотая цепочка. Не часы ли "со звоном"?.. Он говорит от имени "Комитета".
- Комитет недоволен взрывом.
- Почему.
- Мешает работе.
Может быть, он и прав. Мы отравлены кровью. Мы без крови не понимаем борьбы. А "комитетчики" грызут "Совнарком", как мыши: тихо, настойчиво, осторожно. Их жизнь тяжелее нашей. У них бессменные будни, неблагодарный и кропотливый труд. Сначала труд, потом, конечно, тюрьма. А "перчатки"? А "сосиски"? А "пробки"?
