29 ноября
Мы вошли в Бобруйск на вечерней заре. Садится круглое, багровое солнце. На гулких улицах ни души. Чернеют заколоченные дома, и четко, иглами, торчат фабричные трубы. На главной площади, на канате, два источенных дождями портрета: Ленин и Троцкий. Егоров саблей разрубает канат.
Мы победили. Но во мне нет радости, знакомого опьянения: русские победили русских. На стене белеется прокламация. Я срываю ее. В ней говорится о нас - "разбойниках" и "бандитах". И я спрашиваю себя: брат на брата или клоп на клопа?
30 ноября
Взводный Жеребцов делает мне доклад:
- Так что взяли нас, господин полковник, под Микашевичами, в разъезде, - Кучеряева, Карягина и меня. Привезли в Бобруйск, потащили в Чеку. В Чеке не комиссар, а толстая баба, содком. Во френче и в галифах. В руке у нее наган. Взглянула на Кучеряева, говорит: "Ползи на коленях". Кучеряев пополз. Она трах из нагана. Потом Карягину: "А теперь ползи ты". Карягин туда-сюда, а в дверях чекисты стоят, смеются. Нечего делать. Пополз. Она снова трах. Уволокли чекисты обоих, а она ко мне повернулась и ласково так говорит: "Как тебя звать, товарищ?" - "Василий". - "Ну что ж, покури, товарищ Василий", и папиросу дает. Взял я папиросу, курю. А она меня подозвала к себе и руки на плечи положила: "Ты ведь все мне расскажешь, товарищ Василий?.. Сколько у вас коней, орудий, винтовок..." Я ей было пушку залить хотел, а она как закричит на меня: "Врешь! Правду говори, сукин сын!.." - "Не могу знать", - говорю. "А, так ты так?.. Всыпать ему пятьдесят!.." Всыпали. "Ну?" Я молчу. Она встала со стула и раз меня хлыстом по щеке. Искровянила все лицо. "Увести его. Всыпать еще полсотни, а потом на сосиски". Увели меня в паку, есть и пить не дают, измываются только. "Ты, - говорят, - Иуда, продался господам". А тут вы подошли и, слава богу, освободили... Она с комиссаром, сказывают, до сих пор укрывается здесь. Тетерины их фамилия.
1 декабря
Егоров отыскал комиссара, но жены его не нашел. Тетерин прятался в еврейской семье, под периной. В наказанье Егоров выпустил из перины пух, разбил окна и изломал грошовую мебель - "побаловался немного". Тетерина повесили утром. Вешал, конечно, Федя. Он нарочно долго возился с петлей, мылил веревку, уходил и не торопился возвращаться обратно. Теперь Федя выпил водки и пообедал. Он в сенях бренчит на гитаре:
Расстреляли сгоряча
Русские рабочие
Троцкого и Ильича,
И все такое прочее...
2 декабря
