— Давай, не зевай, пошеве-е-е-ливай. Сам не дремли и коню не вели!
Заупрямится лошадь, дядя спятит ее, сбросит груз, ткнет черенком лопаты в пах, оглушительно свистнет — выстреливает конь на подъем, а сзади болтается тачка, как голова зайца на свернутой шее.
Мне вспомнился светлый, с морозцем день февраля. Дядя Тимофей взял меня на охоту за зайцами. Длинными тропинками-сетями огородили колочки и завалы, а потом выпугивали зайцев из снежных ямок. Дядя усердно работал трещоткой, исчезал в ложбинках, выскакивал на бугорки, размашисто пересекал белые полянки. Зайцы, взметывая фонтанчики снега, бросались в открытое поле и попадали в сети.
— Сваливай да отчаливай! — командует дядя Тимофей на плотине.
Томит духотой и жаром. Сдираем пласты навоза и шмякаем их в тачки. Дядя тоже устал. Домотканая рубаха от пота пошла проталинами. Ворота у рубахи нет. Оголенную шею опоясывает неровная бахрома. А это вот как получилось. Сильно парило перед дождем. Торопились подобрать сено, дометать большой примет. Дядя Тимофей поднимал на вилах пласты величиной с облако, будто хотел перекидать сено в небо. Сенная труха набивалась за ворот рубахи, колола шею. Дядя молча снял рубаху, положил на пень и отпластнул ворот топором. В обед тетка Настасья поругала его:
— Ты, видно, на привязи был, да сорвался, что без ошейника остался!
— Вдругорядь такую не давай. С утра отрублю, чтоб помехи не было.
Устали кони и люди.
— Обе-е-е-дать-а-а-ать!
Это Иван Бочаров с полянки, сложив ладони рупором, через вершины леса вывалил свой мощный бас.
— Выпрягай, — сказали мужики и воткнули вилы в навоз. — Иван гаркает на обед.
Затомилась душа, спарилось тело. В речку бы перед обедом! С разбегу плюхаются в прохладную воду тела, как накаленные добела болванки металла. Бурлит, пенится омут, плещет брызгами о берег.
Стал сын отцу под бороду — посылай в борозду.
Я отвел коней на ночное пастбище и направился домой. Перекинутые через плечо узды припахивали конским потом. На душе мирно и светло. Тихий вечер над коммуной. Приятно оттого, что прошел мой трудовой день в поле за плугом, что Руслан не терял борозды и Филя Бочаров ни разу не поругал за огрехи. Завтра опять шагать по лощеной борозде, чувствовать себя хозяином двух сильных лошадей, вышагивающих загоны.
Сходил к мельнице, выкупался и уже поднимался на взлобок, когда заметил учителя, возбужденно шагавшего в мою сторону. Белая косоворотка расстегнута, правая рука далеко отмахивает назад, левая припадает к груди, ерошит черные волосы на голове. Я шагнул к соснам, тоже сошедшим с дорожки, чтоб пропустить учителя.
