2
Остепенились бураны. Долго они жили в нашей печной трубе. Иногда их там собиралось много, было им тесно, отчего в печную вьюшку выскакивали снежинки и, как холодные иголочки, втыкались в щеку, когда я приклонял ухо, чтоб послушать попевку вьюги.
За окном стало светлее, солнышко чаще и охотнее смотрело на деревню, текучие волны сугробов приосели.
До чего же хотелось выбежать на сияющую улицу, взобраться на высокий сугроб, упасть там вверх лицом и лежать выше трубы, а потом стремительно скатиться по крутому боку сумета, обязательно с перевертом, чтоб не сразу понять, в какой стороне твоя изба.
Я просился на улицу, но мать сказала, что нет обуток, что надо просить у дяди Василия, да и дратву поиздержали.
— У-у, как долго ждать… Уж скоро вся зима растает.
Так манит улица, что иногда выскакиваю за двери босой, в одной рубахе, пританцовываю на холодном крыльце, сую голую ногу в снег и затем влетаю в избу, где меня водворяют на печку ощутительным шлепком.
Хоть и долго ждать радость, но она все равно придет! Она уже в дверях. Приносит ее высокий, благообразный и слепой дед Василий. Он живет с нами в одной ограде, как и дед Митрий. У порога, под полатями, стоит рослый бородатый старик, с белыми, налитыми теплым молоком глазами. В его руке моя радость: новые обутки с кошмовыми чулками и подвязками, свитыми из конопли. Я пристыл к полу… Хочется протянуть руку, потрогать обутки, но мать, улыбаясь глазами, ничего не говорит.
Дед крестится и кланяется на угол печки. Мне хочется сказать ему что-нибудь хорошее, помочь. Когда он и второй поклон отпускает в ту же сторону, я не выдерживаю:
— Дедушка, бог не там.
Он поворачивает голову в мою сторону.
— Бог, он везде. В какой стороне его нет?..
— У нас он вон где, — показываю я в передний угол на икону.
Бабушка грозит мне пальцем, а мать велит подойти. Зачарованный обутками, я готов их схватить, но бабушка уже около меня. Она давит мне на плечи, а ее слова стучат мне в макушку:
— Стань на колени, поклонись в пол дедушке, скажи — благодарствую.
Стою на коленях, киваю головой, но бабушке это не нравится.
— Ниже, в ноги!
Она прижимает мою голову к полу и не отпускает, пока не произношу:
— Дедушка Василий, благодарствую.
Вот долгожданные, с чулками и подвязками! Из ящика достают новые штаны, сшитые из домотканины, покрашенные отваром каких-то корней. Я в штанах, обутках, бешмете и шапке. Дед Василий, сидя на западенке, протягивает ко мне руки.
— Поди-ка ближе, посмотрю на тебя.
