— Это тебе сменный работник на неделю, — сказал старику отец. — Пойдешь к нему под начало. Слушай, не перечь.
— Горячую картошку хошь? — предложил Паня. — Рассыпчатая, вкусная. На огне побывала, — страсть хороша!
С этого утра я приступил к первой своей трудовой обязанности в коммуне.
Пастух Паня Дубок, с которым я сделал первые трудовые шаги на новом месте, был одиноким человеком. В молодости жил по работникам у богатых. За усердный труд женили его добрые люди, поставили избушку, но скоро от горячки умерла его молодуха, и остался Паня, как кол на пустыре. Заколотил свою избушку, с горя пошел в работники по другим деревням. Когда же годы стали постукивать в загорбок, а ноги плохо чуяли ямки на дороге, вернулся он в родную деревню, определился в пастухи. Неудавшаяся жизнь замкнула его на замочек и отправила на выпаса, в общество коров и овец, к ветру в гости, к солнцу на беседу. Так вот и дошагивает он остатнюю дорогу по земле, живет про запас людям.
Снабдила природа Паню, как и других, руками, ногами, даже голову посадила набочок на короткую шею, но не дала ему росту и путевой бороды. Как смогла натура уместить в маленьком теле большую душу с просторными краями! Жизнь намусорила туда, пошли сорняки, Паня не управился с ними, оттого добрые ростки захирели, заклякли[38]. Грамоты он не знал, книжка ему была дешевле свистульки, но не утратил некоторой наблюдательности, мог думать. Он целыми днями мог молчать и глядеть в пространство, но могло его и прорвать. Тогда он даже грозил сухим кулачком, как это делает ребенок, которого грубо толкнул взрослый. Так же, видимо, когда-нибудь толкнула его жизнь, сказавши: «Паня, не вертись под ногами!» Обездолила его жизнь, только на поле чувствовал себя хозяином, командиром овечьего стада.
Мне и после приходилось быть у него в подпасках, когда школьников распускали на лето. Немало мест исходили мы, не один кустик обсидели. Хлестали нас дожди, полыхали в глаза молнии, ворчал и ахал в ухо гром, сушили нас ветер и солнце.
Ненастный день. Стоит Паня на бугре, как серенький лоскутик, надетый на палку. Сыплет мелкий, противный дождик, на душе серо и гадко. Сижу на корточках, накрывшись башлыком. Так и хочется поднять лицо и плюнуть в мутное небо, но шевелиться нельзя: вода стекает за ворот. У Пани на плечах кусок старого брезента. Клюет его дождь, а он неподвижен и молчит, смотрит на пасущихся овец, на мутный горизонт, дальний туманный лес.
