Смириться с этим поражением было особенно трудно, потому что, в отличие от своих предыдущих неудач, я считал его окончательным и непоправимым. Мне не удавалось уложиться во все лимиты времени, когда я первые два раза пробовал пройти гавайский Ironman, но все же я добирался до финиша, что само по себе было победой. Моя первая попытка переплыть Ла-Манш завершилась тем, что, когда я полностью выбился из сил, меня выловили из воды и погрузили на борт сопровождающего судна. Но я не проиграл. В тот день победу одержала погода. Никто другой не смог бы переплыть пролив в таких погодных условиях. И я знал, что у меня будет второй шанс. Возможно, мне следовало воспринять произошедшее с таким же спокойствием и потратить следующие четыре года на подготовку к Играм 2004 года в Афинах. Но почему-то такая мысль даже не пришла мне в голову.
Дело было в чем-то более важном, чем просто в провале плана завоевать медаль на моих первых Паралимпийских играх. После того как меня сбил грузовик на трассе М4, я использовал занятия спортом, чтобы восстановить свое осознание собственной ценности. Я полностью отдавался тренировкам и соревнованиям в попытке раздвинуть границы того, что способен совершить спортсмен-колясочник, и навсегда стереть из памяти то жалкое создание, которое увидел в зеркале через какое-то время после несчастного случая. Мне нравились слава и восхищенные взгляды, которые приносили успехи в спорте. Кроме того, я считал эти достижения своим ответом каждому, кто осмеливался назвать меня «физически недееспособным». Я был способен на многое и планировал продолжать доказывать это всем, кто во мне сомневался.
Эта чрезмерная зависимость чувства собственного достоинства от спортивных достижений и привела меня к неминуемому краху. Я не осознавал этого, пока не обнаружил, что лежу на беговой дорожке в Сиднее. Дэвид Найт попробовал меня подбодрить. Он напомнил мне о том, что завоеванная мною путевка в Сидней сама по себе была огромным достижением. Выслушав его, я понял, в чем заключалась проблема. Когда я получил место в команде, мне не следовало успокаиваться на достигнутом, а нужно было полностью сосредоточиться на золоте. Такие мысли заставляли меня еще сильнее корить себя за поражение. Ободряющие слова друга лишь еще глубже загнали меня в депрессию.
После Игр я вернулся в Пенрит и попытался скрыться от всего мира. Сидя в одиночестве у себя дома, я убивал время, занимаясь самоанализом. Вскоре мне стало ясно, что виновником моих проблем был не окружающий мир, а я сам. Копаясь в себе, я вспоминал, как вскоре после выписки из больницы в 1988 году я женился, но, к сожалению, брак продлился недолго. Пытаясь найти свое место в мире, я много раз предпринимал попытки создать серьезные отношения, но все они оказывались неудачными, и сожаления об этом усугубляли невыносимую тяжесть моего олимпийского провала. Помимо прочего, я много размышлял о потере матери. Несмотря на то что о ней у меня сохранились лишь самые смутные воспоминания, сейчас мне очень хотелось поговорить с ней, чтобы попытаться понять суть моих эмоциональных перепадов.
