. Все земли, лежащие к западу от так называемой «Покупки Луизианы», включая Орегон, а также мексиканские штаты — Калифорнию, Новую Мексику и другие, экспансионисты США называли не иначе, как «Великой Американской пустыней»
[4].
Эти идеи получили свое развитие в трудах историков-экспансионистов США. С момента выхода первых работ по Мексиканской войне 1846—1848 гг.[5] вплоть до настоящего времени большая часть буржуазных историков Соединенных Штатов в своих оценках этой войны исходит из пресловутого «Манифеста дестини». Вот что пишут по этому поводу, например, историки США супруги Бирд: «Мощное движение на Запад стремилось пронести американские «звезды и полосы» через соседнюю территорию Мексики к Тихому океану. Ничто не могло остановить его стремительности: ни протесты аболиционистов Новой Англии, ни сопротивление мексиканцев, ни зной пустынь, ни скованные льдами горные перевалы. Своего кульминационного пункта оно достигло в аннексии Техаса, в войне с Мексикой и в «урегулировании» вопроса об Орегоне. В глазах аболиционистов вторжение в Мексику было интригой рабовладельцев, заговором против дружественной страны с целью захвата побольше плантаций для введения на них рабов… Но ни рабство, ни выгода не объясняют, однако, всего движения на Запад. Это было предопределение судьбы…»[6] (выделено мною. — Н. П.).
Оправдывая захватническую политику США в прошлом, апологеты империализма утверждают, что эта политика преследовала цель распространения «свободных институтов» и республиканского строя, а также способствовала экономическому и культурному развитию отсталых районов. Говоря о «цивилизаторской роли» США, они замалчивают, что экспансия США усиливала власть рабовладельцев. На такой точке зрения стоит крупный американский историк Джустин Смит, автор наиболее фундаментального двухтомного труда по истории войны 1846—1848 гг. Смит не согласен с тем, что имело место «завоевание» в простом и грубом смысле этого слова, поскольку Соединенные Штаты Америки потом «цивилизовали» отнятые у Мексики территории. «Из всех завоевателей, — пишет он, — мы были, может быть, самыми извинительными, самыми благоразумными и самыми благотворными. Кроме того, хотя с нашей стороны война может быть названа завоевательной, она не была войной для завоевания — это очень существенный момент»[7]. Смит считает при этом, что североамериканское правительство имело право требовать территориальных уступок у Мексики в порядке удовлетворения своих «законных» претензий и возмещения «убытков», которые Мексика не могла оплатить никаким другим образом. В результате Смит делает вывод, что конфликт был насильно навязан Соединенным Штатам и что они отказались извлечь выгоду из столь благоприятных возможностей. «Мы возвратили больше, — утверждает Смит, — чем взяли. Мы не взяли всего, что захватили, а за то, что взяли, заплатили больше, чем это стоило Мексике»
