Путь усталости | страница 3



Я тогда был мальчик неуклюжий,
Ты — девчурка с хвостиками кос.
Стал давно и старше я и хуже,
Телом вырос, но душой не рос.
Верно, в жизни ты меня напрасно
Берегла и холила, как мать;
Я любви твоей, большой и ясной,
Не сумел, приняв, другим отдать.
Той любви не отыскать, как клада,
Та любовь — увядший желтый лист.
Накопил в себе я много яда,
А тогда так кроток был, так чист…
Стала ты нужна, как в детстве, снова,
Мой далекий, верный поводырь.
Может быть, твое живое слово
Распахнет помятых крыльев ширь?
Может быть, не все еще пропето?
Только, как добрей, как проще жить?
У тебя одной прошу совета,
От других его не получить.

Берлин, 1943.

БАБЬЕ ЛЕТО[3]

Из тяжелых гроздей винограда
Выжимают мутное вино,
Пропитало солнце листья сада
Мертвою, прощальной желтизной.
Снова жду душой настороженной —
Только осенью так можно ждать.
В сердце, зноем лета опаленном,
Холодок предутренний опять.
Ухожу под серые платаны,
В рваной выцветающей листве,
Птиц далеких стынет крик гортанный
В неподвижной неба синеве.
Бабье лето дни бесшумно стелет,
Легкой дымкой дали серебря,
И плывут прощальные недели
В тусклую плаксивость ноября.

«Где темно-бурые листы каштана…»[4]

Где темно-бурые листы каштана,
Как странных птиц следы на белой пыли,
Там, где плывут железным караваном
Сухим руслом шоссе автомобили,
Я все стою на пыльном перекрестке,
Тяжелым застывая созерцаньем,
Ловя в движении шуршаще-блестком
Далекой жизни тусклое мерцанье.
В прорезах сумрачных холодных окон
Шевелятся беззвучной речью губы,
Лучом случайным вспыхнет чей-то локон,
Зажгутся глаз неведомые глуби.
Хочу узнать, куда их путь уносит?
Хочу кричать, чтобы остановились,
Но сам для них я только бледный отсвет
В холодной дымке придорожной пыли.

«Вздохнул свистком коротким паровоз…»

Михаилу (Дмитриевичу) Иванникову[5]

Вздохнул свистком коротким паровоз,
Вспорхнул платок прощальным взлетом,
И, пятясь, медленно пополз
Вокзал под копоти налетом.
В окне метнулись тополя,
Мост прогудел нависшей сталью,
Поплыли серые поля
С осенней ветреной печалью.
И пульс уверенный колес
Стучал все радостней и чаще,
И поезд вдохновенно нес
В туман, неведомым манящий.

НА ОТЪЕЗД В АМЕРИКУ[6]

М-Л. Б. (Буриан)

Напруженные цепи заскулят,
Втянув в ноздрю тяжелый влажный якорь,
Чуть вздрогнув, лопасть мощная руля
Широкий полукруг опишет мягко.
Отвалит пароход тяжелый бок
От пристани, заваленной товаром,
И выдохнет в клокочущий свисток
Тугой комок сырого пара.
И будут дни склоняться над водой,
И ночи поплывут над блесткой зыбью.
Все прежнее, любимое тобой,