«Всегда же со мною твой образ...» | страница 53
Целую твою лапу.
29.03.1942.
Вот уже несколько дней как пришли твои письмо и телеграмма, а я, ожидавший их с таким нетерпением, не могу собрать ни мыслей, ни слов для тебя...
А ведь с твоими словами последние серенькие дни марта стали ярче, веселее, и сегодня уже очень хорошее солнце. Почему же я молчу, Жень мой хороший? Буду рассказывать по порядку. Скоро будет три декады, как хвораю. Нарывы в горле тебе знакомы хорошо, смею заверить, что нарывы в ушах ничуть не лучше. От боли случалось и петь, и выть. Сегодня уже, кажется, все прошло, если нигде в уголке не притаился проклятущий фурункул, то снова потечет беспечальная жизнь. Вот это первая моя досада. Вторая досада — с отъездом. В марте, как видишь, уехать не удалось, удастся ли в апреле, не знаю. Обидно, что ждала меня ты, что ждал встречи сам, а она еще не материализовалась в сроки, в дни, в часы. Впрочем, ты напомнила, что мы с тобой были всегда оптимистами. Поэтому будем все же ждать близкой и хорошей встречи. Я писал тебе много, а огорчать своими недугами не хотелось. Но слова, вести от тебя ожидались, как и ожидаются с большим нетерпением. Солнечно, хорошо сегодня! Ты свободна? Пойдем на улицу.
Жму твою лапу.
(Подпись)
2.04.1042.
Выяснилось, что мои злоключения с ушами еще не закончились: сегодня отправляют на операцию в клинику. Говорят, что операция эта пустяковая, но необходимая. Таким образом, если я несколько дней не буду писать, не придавай этому значения. Привет. Пиши.
(Подпись)
5.05.1942.
Здравствуй! Целый месяц без вестей от тебя. Длинным, бесконечным кажется он. Сошел снег, падал снова, совсем по-весеннему светило солнце, а слова твои все не приходят ко мне. Сижу пока в клинике, операция прошла, теперь стадия выздоровления, рубцевания. Чувствую себя прилично, много читаю. Если библиотечных книг не хватает, помогает врач. Выпускаю стенгазету, делал доклады. Правда, устаю, но от усталости помогает постель. Где ты, Женя? Ты не ушла далеко? Если бы знала, как нужны твои родные косые строчки. Как живется? Как домочадцы — мама, Рафаилович. Где Алексей? Пиши, пиши!
(Подпись)
11.05.1942.
Золотой лучистой канителью
Вышивает солнце синий шелк.
У весны глаза поголубели,
Потому что май к ней подошел.
И от этих глаз повеселевших
Всполошился весь пернатый люд:
Голосишки ставят птицы певчие,
А не певчие — поют.
Вот и я — скворец и пересмешник,
Потерявший песенку свою.
Улыбаюсь веточке черешни
И с утра до вечера пою.
Будто жизнь листается сначала...