Их глаза встретились, и Селена перешла на эйлуэйский, сказав:
— Как ты думаешь, я должна их прикрыть?
Нехемия снова обратила внимание на шрамы под черным кружевом. Через мгновение она сказала:
— Нет. — Селена повернулась к зеркалу, но Нехемия снова заговорила, ее голос был слишком спокойным. — Как часто ты думаешь о них, об Эндовьере?
Селена посмотрела на свое отражение в зеркале, на лицо, которое, подобно Кавиллу, стало теперь знакомым и чужим одновременно.
— Каждый день. Каждый час.
Это была правда, в которой она никому не признавалась — возможно, даже самой себе.
— Ты освободила бы их, если бы смогла?
Селена резко повернула голову к принцессе.
— Что это за вопрос? Конечно да.
Они поклялись, обе поклялись сегодня утром, что у них не будет такого разговора. И Селена точно знала, куда идет этот разговор: внутри Нехемии все говорит о рабстве, империи, о необходимости хороших людей стоять и сражаться.
Кавилл и Марта делали все возможное, чтобы выглядеть занятыми на прилавке в задней части передней комнаты. Глаза Кавилла оторвались от книги, и когда она встретилась с ним взглядом поняла, что он знал. Он точно знал, кто она и, возможно, так было всегда. Она не знала, почему, но от этого ей стало… грустно. Удивительно, абсурдно грустно.
Она оглянулась на принцессу, которая заставила себя улыбнуться.
— Я не должна была упоминать об этом, — сказала Нехемия. — Сегодня день для развлечений — мы будем простыми молодыми женщинами.
И почему-то, видя эту вынужденную улыбку, тяжеть, что была в ее груди, опустилась еще немного глубже.
Нехемия подошла к входной двери, чтобы сказать своим стражам, что она готова, и попросила найти экипаж. Солнце стало ниже вместе с температурой, и ни Селена, ни Нехемия не горели особым желанием идти домой в холодной ночи пешком.
Селена стояла у полированного деревянного прилавка, заполняя инструкции о том, как и куда можно доставить новую одежду Нехемии, и заплатить за собственные покупки. Она решила взять красное бархатное платье, смелое и скандальное, как было. Хотя бы потому, что не купи она его, это было бы своего рода поражение, те незаменимые потери, которые причиняли ей боль, когда она думала о них.
Она вытащила последний кусок золота из своего кошелька и положила его на прилавок, за которым стоял Кавилл, подсчитывая.
— Красное бархатное платье должно быть готово через две недели, — сказал он, беря последний кусок золота. — У вас есть какое-то особое событие?
