Но мужчина из двора Осени стоявший рядом с Кейром… Мор, заставила себя взглянуть на Эриса. В его янтарные глаза.
Они были холоднее, чем любой зал во дворе Каллиаса. Они были такими с того момента, как она встретила его, пять веков назад.
Эрис положил бледную руку на грудь своего, оловянного цвета, пиджака.
— Я думал передать свои поздравления в день Солнцестояния.
Этот голос. Этот шелковистый, высокомерный голос. Ни тон, ни тембр не изменились в течение прошедших столетий. С того дня ничего не изменилось.
Теплый, маслянистый солнечный свет проникал сквозь листья, заставляя их светиться, как рубины и цитрины. Влажный, земляной запах гниения под листьями и корнями, на которых она лежала. Была выброшена и оставлена.
Все болело. Все. Она не могла пошевелиться. Ничего не могла сделать, кроме как смотреть на движение солнца сквозь ветви деревьев над головой, слушать ветер гуляющий между серебристыми стволами.
И эпицентр этой боли, сквозящий наружу, как живой огонь, с каждым неровным, обжигающим дыханием…
Легкие, устойчивые шаги послышались на засохших листьях. Шесть человек. Пограничники, патрульные.
Возможно они пришли помочь…
Мужчина с чужим и глубоким голосом, выругался. Потом замолчал.
Пара шагов стали ближе. Она не могла повернуть голову, не могла вынести агонии. Ничего не могла сделать, кроме как хрипло дышать.
— Не прикасайтесь к ней.
Шаги остановились.
Это не было предупреждением, чтобы защитить ей. Уберечь.
Она узнала голос, который говорил. Боялась услышать его снова.
Она почувствовала, как он приближался. Чувствовала с каждым шорохом листьев, мха и корней. Словно сама земля содрогалась перед ним.
— Никто не тронет ее, — сказал он. Эрис. — С этого момента она не наша забота.
Холодные, бесчувственные слова.
— Но… они прибили…
— Никто не прикасается к ней.
Пригвожденная.
Они вкололи ей гвозди.
Держали ее, когда она кричала, держали, когда она ревела, а затем умоляла их. А потом они вынули из нее эти длинные, ужасные железные гвозди. И вонзили снова.
Все трое из них.
Три удара молотка, заглушенные ее криком боли.
Она начала трястись, ненавидя его так же, как ненавидела попрошайничество. Ее тело ревело в агонии, эти гвозди в ее животе были чертовски беспощадны.
Над Мор нависло бледное, красивое лицо, закрывая жемчужные листья. Непоколебимый. Бесстрастный.
— Я так понимаю, ты не хочешь здесь жить, Морриган.
Она скорее умрет, истечет кровью. Она предпочла бы умереть и вернуться… вернуться, как что-то злое и жестокое, и уничтожить их всех.
