Минут пять лежал он на столе, корчась от боли, и плакал бессильными, холодными слезами. Потом боль несколько улеглась и вместе с тем началась снова работа мысли. Он взглянул через край стола и всмотрелся пристально в колеблющееся красное море: оно колыхалось почти на том же уровне, повидимому скорость движения его убывала. Или это только показалось? Он посмотрел на часы, было четверть двенадцатого, но он не знал, когда началась катастрофа. Во всяком случае впереди была еще вся ночь, — помощь придет не раньше утра, если до тех пор он останется жив. А пока надо что-то делать, чтобы не сойти с ума в этом жутком ожидании.
С трудом ступая на обожженные ноги, он дотащился до табурета и передвинул его в угол стены, чтобы дать больше устойчивости телу. Затем, преодолевая страдания, сжав зубы, чуть не плача от боли, вскарабкался на шаткую деревянную площадку и встал на ноги. Он вспомнил вдруг свою недавнюю жертву, как она спасалась на колодку, предусмотрительно поставленную посреди резервуара. Ему почудилось что-то странное в этом сопоставлении, какая-то дьявольская насмешка судьбы. Но еще раз взял он себя в руки и отбросил назойливые мысли. Нелепая фантастика, игра возбужденных нервов. Сейчас надо думать об одном и даже не думать, а только делать — долбить, долбить, пока еще могут пальцы держать молоток.
И он принялся в третий раз за свою работу, выбрав место в стене недалеко от угла. Он весь как-то сжался, стиснул зубы и, не оглядываясь назад, наносил удары. Они падали один за другим частые, гулкие, упорные, под ними сыпалась белая и красная пыль, и отчетливо слышно было ее шуршание в напряженной тишине, становившейся с каждой минутой непереносимее. Казалось даже, что самое страшное это не то, что творится там, за спиной, на каменном полу, куда он боится оглянуться, а именно эта грызущая, убийственная тишина. И он бил по стене с остервенением, шепча проклятия сквозь стиснутые зубы, борясь гулом ударов с пугающим молчанием. Он уже потерял сознание времени в этом неустанном напряжении, когда снова шум под ногами заставил его взглянуть вниз.
Это крысы бегали от угла к табурету, тыкались головами в молчаливые стены с жалобным писком. Газ поднялся до уровня стола и, обжигая их, полз клочьями по его поверхности.
Штеккер опустил руки и только теперь почувствовал, насколько он утомлен и разбит этой лихорадочной работой. Все тело было в поту, мокрые волосы падали на глаза, пальцы дрожали от напряжения и еде держали молоток. Сердце стучало больными толчками, легким не хватало воздуху. Он машинально следил глазами за суетой загнанных животных и вдруг вздрогнул. Крысы остановились у табурета и, подгоняемые болью, начали карабкаться по деревянным ножкам. Еще секунда и одна из них, добравшись до верху, в слепом ужасе бросилась на человека и, цепляясь за костюм, стала взбираться по ногам, по туловищу, все дальше к голове.
