Уложил необходимые вещи в ручной саквояж и три четверти часа спустя был уже на перроне вокзала.
Поезд был переполнен. Спального места невозможно было получить. Я успел захватить только последнее сидячее места в купэ первого класса и приготовился просидеть всю ночь на диване.
Когда под вечер мы приехали в Лион, пассажиры, бывшие со мною в купэ, вышли все до одного. И, к моему счастью, никто не сел.
Целую вечность мы простояли на станции. Я сидел, как на угольях. Наконец, поезд дернулся, раздался свисток, и мы покатили.
Какое счастье! Я был совсем один!
Следующая остановка в Дижоне только через три часа.
Я вынул из саквояжа гуттаперчевую подушку и, торжествуя, стал надувать ее. Потом разостлал плед на диване, удобно растянулся, закрыл глаза и — стал строить воздушные замки…
Мечты понеслись к ней…
Мягко покачиваясь, несся поезд к северу.
Я лежал с закрытыми глазами, и в полудремоте мне чудилось, что» душа моя несется все ближе! и ближе к ней.
Я видел перед собою ее прекрасное лицо, слышал мелодические звуки ее французского говора… И вдруг странное ощущение пронизало мой мозг: я почувствовал, что кто-то стоит в корридоре, за дверью моего купэ, и враждебно подстерегает меня, и что мне нужно во что бы то ни стало, не дать ему заметить, что я чувствую его присутствие. Но я уже знал, кто он.
Прошла еще секунда, он открыл дверь, проскользнул в купэ и… запер за собою дверь.
IV.
— Господи! — прошептала датчанка.
— Тише, не прерывайте! — сказала шведка.
Филипп Келлер продолжал, как будто говоря с самим собой:
— Через плотно закрытые веки я как будто видел его взгляд, чувствовал, с какой безумной ненавистью он обращен на меня.
Еще несколько бесконечных секунд стояла гробовая тишина в маленьком, обитом мягкими тканями купэ; и, наконец, сквозь шум поезда донесся до моего слуха его голос:
— Воображаете, что вам удалось провести меня тем, что уехали порознь? Ошибаетесь! Я знаю все…
Меня точно ударило. Какая нелепость! Этот человек решительно потерял рассудок. Ho странно… я почувствовал к нему какое-то сострадание, или как хотите назовите это…
Я медленно поднялся и, спокойно глядя ему в глаза, проговорил:
— Это вы? Я не понимаю, о нем вы…
Он засмеялся.
А меня всего пронизал страх. Нет, не страдание и не безумие было в его глазах — в них горела убийственная, животная ненависть, как у зверя, который настигает ускользающую от него жертву.
Я начал соображать, в чем дело. Очевидно, после разговора, свидетелем которого я нечаянно явился, герцогиня вместе с ребенком бежала от своего мучителя, а у него явилось ложное подозрение, будто в этом замешан я, и он преследовал меня до станции, и теперь явился излить бешенство на человека, которого считал причиной своих несчастий.
