– Пересадите Стаса ко мне, – велю я.
– Он – угроза, сэр.
– Нет, не угроза. – По крайней мере, не та, о которой думает Алекс.
– Откуда вы знаете, сэр? Его могли подослать, чтобы выманить вас на стадион…
– Будь целью я, давно убили бы. Стас мог и сам меня застрелить. А снайпер первым делом снял Нину. Второй мишенью был Стас.
– Моя работа, господин президент, предполагать, что мишенью были вы.
– Ладно. Если хочешь, надень на него наручники – разрешаю.
– Он уже в наручниках, сэр. И здорово… расстроен. – Подумав, Алекс добавляет: – Сэр, возможно, будет лучше, если я поеду в другой машине. Мне надо быть ближе к происходящему у стадиона. Полиция требует объяснений.
Только Алекс и сумеет разрядить обстановку. Он один знает, что говорить и о чем молчать.
– С вами поедет Джейкобсон, сэр.
– Ладно.
Алекс что-то говорит в микрофон в рукаве, потом открывает пассажирскую дверцу внедорожника – и в салон врывается сильный ветер, кидая в нас дождевыми каплями.
Алекса подменяет Джейкобсон – запрыгивает в салон мгновением позже. Он ниже Алекса, жилистый и с выражением непрошибаемой сосредоточенности на лице. Роняя капли воды с ветровки, садится рядом со мной.
– Господин президент, – произносит Джейкобсон совершенно сухим тоном, хотя сам напоминает взведенную пружину. В любой миг готов выскочить наружу.
Собственно, через секунду так он и поступает – чтобы принять эстафету от другого агента. Стас просовывает голову в салон и тут же, получив пинка, влетает внутрь. Джейкобсон с ним не церемонится. Стас падает на сиденье напротив меня. Руки у него скованны спереди, лицо облепили мокрые волосы.
– Сиди смирно и не рыпайся, понял? – резко предупреждает Джейкобсон. – Понял?
Стас дергается, натягивая ремень, которым его только что пристегнули.
– Он все понял, – говорю я.
Джейкобсон садится рядом со мной и подается вперед.
Лицо у Стаса мокрое. Плакал? Или это просто дождь? Он яростно сверкает глазами.
– Вы ее убили! Убили!
– Стас, – обращаюсь к нему обыденным тоном, чтобы успокоить, – зачем бы нам понадобилось ее убивать?
Он скалится, потом начинает реветь и всхлипывать. Прямо сцена из какого-нибудь фильма, где связанный пациент психушки мечется, стонет, сыплет проклятиями и кричит. Разве что боль Стаса – не игра и не плод воспаленного рассудка.
Разговаривать с ним пока что бессмысленно. Пусть придет в себя.
Машина трогается с места и возвращается на шоссе. Дорога нам предстоит дальняя.
Какое-то время едем молча. Стас бормочет что-то, перемежая английскую речь словами из родного языка, прерываясь на громкие всхлипы. Его душат слезы и боль.
