Ладно, допустим, я ей поверил. Допустим, она правдива… Полностью я, однако, ни того ни другого допустить не могу. Должность не позволяет.
Вскрываю конверт; внутри – указания, где состоится следующая встреча. Прокручиваю в голове состоявшийся разговор. Почти ничего существенного я не узнал.
До меня доходит, что она добилась двух целей: вручила послание и убедилась, что мне можно верить, – ведь я ее отпустил.
Отхожу к дивану и сажусь. Неотрывно глядя на конверт, пытаюсь по памяти выудить из слов девушки какие-то крохи информации. Продумать заранее ходы.
В дверь стучат. Заходит Кэролайн.
– Я прошел ее проверку, – говорю.
– В ней и было все дело, – соглашается она. – И в этом, – кивает на конверт.
– А она мою прошла? – спрашиваю. – Откуда мне знать, что все честно?
– Думаю, все честно, сэр.
– Почему?
Лампы на потолке снова мигают, ненадолго превращаясь в стробоскопы. Кэролайн тихо ругается, задрав голову. Вот еще ей забота…
– Почему ты ей веришь? – повторяю вопрос.
– Потому что меня кое-что задержало, сэр. – Она указывает на телефон. – Есть новости из Дубая: там авария.
– С участием вертолета?
Кэролайн кивает.
– Вертолет садился на площадку на крыше отеля «Мари-Посейдон» – и взорвался.
Накрываю лицо ладонью.
– Я проверила время, сэр. Катастрофа случилась уже после того, как девушка вошла в Овальный кабинет. Она просто не могла знать о трагедии.
Откидываюсь на спинку дивана. Выходит, незнакомка осуществила и третью цель: доказала, что она – не «пустышка».
– Ну ладно, – шепчу я. – Убедила.
В ящике комода одна-единственная вещь – портрет Рейчел. Вообще повсюду множество ее фотографий – тех, на которых она полна жизни и счастлива, строит рожицы, обнимает меня и смеется. А эта – только для моих глаз. Ее сделали всего за неделю до смерти Рейчел. Кожа покрыта пятнами из-за «химии», от волос остались редкие пряди. Лицо напоминает череп. Иному человеку такое тяжело было бы видеть: Рейчел Карсон Данкан у последней черты, сдалась пожирающей ее болезни. Но для меня она здесь как никогда прекрасна и сильна, в ее глазах – улыбка, мир и решимость.
Мы уже не боролись. Нам сказали, что смерть – дело времени, остались считаные месяцы, если не недели. Оказалось, всего-то шесть дней. Эти шесть дней я бы ни на какие другие не променял, потому что были только мы и наша любовь. Мы говорили о наших страхах. О Лилли. Говорили о Боге. Мы читали Библию, молились, смеялись и плакали, пока колодцы наших слез не пересохли. Никогда я не ощущал столь чистой и искренней близости. Такого единения с другим человеком.
