Настойчивые уговоры подчиненных, убеждавших его, во имя спасения родины и продолжения борьбы, уехать из Могилева каким бы то ни было путем, склоняют Духонина окончательно решиться на этот шаг. Медлить нельзя ни минуты…
Сорокасильный Бенц, с потушенными огнями, уже готов к отбытью. Три вооруженных офицера с необходимыми вещами, деньгами, документами уже сидят в автомобиле, в нервном ожидании, прислушиваясь к малейшим звукам, доносящимся из скрытого во мраке переулка.
Закутанная в плащ, подходит чья-то фигура.
Это — Духонин.
Короткая речь, прощальное пожатие руки и автомобиль скрывается во тьме.
Духонин остается…
Расстрелянный большевиками чиновник Нейман в своем посмертном дневнике сообщает.
«Рано утром, двадцатого ноября, к могилевскому вокзалу подходит петроградский поезд, и прапорщик Крыленко с эскортом из трехсот матросов крейсера „Аврора“ вступает в Могилев.
Через час он в кабинете верховного главнокомандующего.
Прапорщик Крыленко, по революционной кличке — „Товарищ Абрам“, приземистый, коротконогий, сутулый, с небритой рыжею щетиною на щеках, в защитной куртке, с небрежно надетым и неуклюже висящим боевым снаряжением, ведет полушепотом беседу и отвозит Духонина в свой вагон. В двенадцать часов дня, Верховный главнокомандующий и Крыленко сидят в салон-вагоне и пьют кофе.
Перрон наполнен разношерстною публикой, толпою праздных солдат, вихрастыми матросами с „Авроры“, хмельными, возбужденными.
В салон-вагон входят три матроса. У одного из них плакат из синей оберточной бумаги, на которой выведено мелом:
„Смерть врагу народа Духонину!“
Военно-революционный суд отряда моряков.
Крыленко вскакивает с места:
— Товарищи!.. Оставьте!.. Генерал Духонин не уйдет от справедливого народного суда!
Один из матросов неуверенно подходит к Духонину, трогает за плечо и глухо бросает:
— Пойдем!
Крыленко садится, склоняет голову на стол, закрывает лицо руками.
На площадке вагона происходит борьба.
Сильный физически человек, Духонин держится за поручни и не уступает натиску трех палачей. Выстрел из нагана в затылок сваливает его с ног.
Изувеченное тело терзается толпой…
Жутко, мрачно, тоскливо в красной столице…
Все попряталось, все забилось по щелям, притихло и сникло — и не узнать блистательного града Санкт-Петербурга, с шумными перспективами, с залитыми огнями стеклами магазинов, ювелирных дел мастеров, гастрономических лавок, пассажей, ресторанов, отелей, с зимней музыкой на катках, с румяными девичьими щечками, с монументальными „фараонами“, в башлыках и в наушниках, греющихся у дымных костров, с дворцовыми гренадерами в мохнатых шапках, стоящими у чугунных статуй, с вороным рысаком в щегольской одиночке — пади, пади! и золотой каской конногвардейца, утонувшей в бобровом воротнике…
