Наоми до сих пор помнила кровать в той квартире и дешевые пластиковые шторки, которыми Марко завесил дверь. Наоми тошнило от их запаха, но она была так горда собой, что стерпела бы и не такое. К тому же ее до самого конца срока тошнило почти постоянно. Она целыми днями спала и прислушивалась, как шевелится в пей младенец. Филип еще в животе был беспокойным. Она не чувствовала себя матерью-ребёнком. Она считала себя взрослой женщиной, определившей собственную судьбу.
* * *
– Сколько человек вам нужно вывезти? – спросила Наоми.
– Всего пятнадцать.
– Считая тебя?
– Шестнадцать.
Она кивнула.
– Груз?
– Нет, – ответил он и как будто хотел что-то добавить, по помолчал и отвел глаза.
* * *
Церера в те времена была еще под управлением Земли. Астеры, трудившиеся на станции, чаще всего заключали контракт с одной из марсианских или земных корпораций. Астеры работали в земной службе безопасности. Астеры обеспечивали сообщение с Землей. Астеры вели биологические исследования для марсиан. Марко это смешило, но смех выходил горьким. Он считал Цереру последним памятником стокгольмскому синдрому.
Все, кто летали с Рокку, отдавали АВП часть своей доли. Наоми тоже отдавала. АВП заботился о них в последние дни ее беременности, местные жительницы приносили им домой еду, местные мужчины приглашали Марко в бары, чтобы он мог поболтать с кем-то, кроме нее. Наоми если и думала об этом, то лишь с благодарностью. В тот вечер Марко выпивал с местными, а она была один на один с Филипом в тишине, уносившей ее мысли к высшему покою. Во всяком случае, так ей теперь вспоминалось. Тогда, не предвидя будущего, она могла воспринимать все иначе.
* * *
– Куда вам нужно попасть?
– Об этом не будем, – сказал Филин.
Наоми смахнула упавшие на глаза волосы.
– Ты меня сюда привел, потому что здесь надежно, са-са? Так что, ты боишься, что подслушают, или меня боишься? Если ты мне не доверяешь, мне здесь и делать нечего.
В ее словах прозвучало больше, чем она в них вкладывала, словно этот простой факт объяснял и се побег, и то, кем они были друг для друга. Она словно услышала, как скрипят слова под грузом вторых смыслов, но не знала, что слышится в них Филипу и как можно сказать иначе. Что-то мелькнуло на миг в его лице. Грусть, ненависть или боль – все исчезло слишком быстро, распознать она не успела. Новый слой вины сдавил душу. Мелочь в сравнении с тем, что она уже снесла.
– Он велел сказать все после вылета со станции, – ответил Филип.
