– А он станет мне помогать?
– Возможно, – кивнул Дуарте. – Я стал.
– Вы могли бы ему… посоветовать?
– Нет, – с той же грустной улыбкой возразил Дуарте, – я никому ничего не приказываю в отношениях с вами. Не обижайтесь, но вы теперь не во флоте служите. Все наши отношения ограничиваются рамками расследования, которое я веду. И я подробно доложу о нашей встрече адмиралу.
– Прикроете задницу?
– Да, черт возьми! – ответил Дуарте. – И вам советую.
– Есть, сэр, – отчеканил Алекс.
Фермин дождался его в приемной и проводил к движущейся дорожке, которая вела на восток, в расположение базы. У Алекса слегка кружилась голова, словно он слишком много времени провел при недостатке кислорода. Флот всегда представлялся ему неизменным. Постоянным. Могли измениться его отношения с флотом. Он улетал, он уходил, но все это были перемены в нем. Его смертная жизнь была хрупкой и непостоянной. Мысль, что хрупок сам флот, что правительство Марса может пошатнуться или рухнуть, была неправдоподобна, как мысль о погасшем Солнце. Если ненадежен флот, что же тогда прочно?
Как видно, ничего.
Нора Каарло Гендерсона-Чарльза оказалась одной из сотен таких же простых спартанских квартир. От других оливкового цвета дверей эта отличалась только номером. В ящике для зелени была лишь сухая почва. Алекс позвонил. Потом постучал, и дверь подалась под кулаком. Кто-то тихо и сердито бормотал. Нет, не человек – шумел включенный на режим интенсивной очистки воздушный фильтр. Слабо потянуло порохом и, кажется, ржавчиной.
Труп на кухонном столе был одет в форменный джемпер. Кровь собралась лужей под стулом, забрызгала стену и потолок. Пистолет остался в бессильно повисшей руке. Алекс захлебнулся смешком недоверчивого отчаяния. Потом он достал ручной терминал и вызвал военную полицию.
* * *
– И что дальше? – спросила Бобби.
– А как ты думаешь? Прибыла полиция.
Вестибюль отеля был отделан багрянцем и золотом. Рядом с кушеткой журчал и булькал изливающийся из стены фонтанчик, создававший подобие уединения вдвоем. Алекс посасывал джин с тоником, алкоголь чуть щипал ему язык. Бобби прижимала кулак к губам и морщилась. С учетом того, что совсем недавно ее пытали и чуть не убили, она выглядела неплохо, но слишком хрупкой для прежней Бобби. О пулевом ранении напоминала небольшая выпуклость повязки на левом боку – и только.
– Тебя допрашивали, – почти без вопросительной интонации сказала она.
– Часов восемь. Однако Дуарте обеспечил мне прочное алиби, потому я и на свободе.
