«Хы, – думаю я, – по направлению к Свану».
Я выключаю телевизор. Беру телефон и включаю музыку.
Это Бах, «Air».
Он звучит четко, но так, чтобы не вмешиваться в чужой сон. Я слушаю музыку и его дыхание. Я представляю, что мы с ним вдвоем лежим на кровати посреди бескрайнего пространства воды. Это не океан, а скорее вселенский бассейн, в котором прохладно, темно и гладкая слегка хлорированная вода. Здесь нет ничего и никого, кроме нас. Мы лежим на кровати где-то в центре этого прохладного черного спокойствия.
Он живет у меня уже второй год. Кажется, второй. Может, меньше. Когда четыре года назад мама умерла и я стал жить один, я был рад тому, что он переехал ко мне. Трехкомнатная квартира – это не то место, где стоит в одиночестве переживать смерть.
В центре города.
За окном мигают вывески, бесконечно гудят машины. Люди идут в обе стороны занятые или делающие вид, что у них есть дела. На бегу глотают горячий кофе из стаканчиков навынос, откусывают сэндвичи из бумажных пакетов, говорят по телефонам, слушают музыку. Никто не гуляет, не слоняется без дела, не прогуливается. Все идут по направлению куда-то. Все хотят денег, успеха, славы, внимания, счастья, нежности и любви.
Все умирают в одиночестве.
Стеклопакет задерживает все лишние звуки, все лишние неврозы, все лишние тревоги, сомнения и неуверенности в себе, травмы и комплексы. Кондиционер создает приятную прохладу отчужденности. У меня есть круглосуточная доставка еды. У меня есть оплаченный интернет. У меня есть книги. У меня есть моя память. Мои фотографии. Мамины фотографии. Мамина одежда, которая хранит ее тепло и запах. Мамина чашка. Мамино вязание, которое так и лежит со спицами, как она их воткнула. С этим недовязанным прямоугольником. Мамины духи, почти пустые. Мамины сигареты. Мамин кофе, недопитый пакет молотого.
Через полгода такой жизни мне стало казаться, что жизнь уходит из меня, проходит сквозь меня. С таким звуком, когда ссыпают песок с ладони. Я хожу по музею человека, из которого не могу выбраться, и ничего не могу сделать. Я в музее, и я сам музей. Каждую секунду я на экскурсии по «до слез дорогим местам».
Поэтому, когда Витька переехал ко мне, я был ему благодарен. И за то, что он сам принял это решение, и за то, что с самого начала между нами установилась своеобразная тишина, в которой обоим было комфортно и спокойно. И за то, как он незаметно вносил разнообразие в раз оставленные вещи. Как будто на «Марии Селесте» вдруг появился живой человек.
