— Быть посему, — ответил Водовозов.
Он сидел напротив Берестова, положив руки на стол, и Денис Петрович по привычке сейчас же уставился на эти руки.
И замер.
На правой руке чуть повыше кисти были видны следы зубов — два ясных полукружия, светлые на темном фоне.
Этот след, который он так часто мечтал увидеть, теперь словно заворожил Дениса Петровича, он не мог от него оторваться, а когда с трудом поднял глаза на Водовозова, тот тоже смотрел на свои неподвижные руки. Потом стал медленно розоветь, вскинул взгляд на Берестова, и взгляд этот разгорался каким-то странным огнем.
— Ну, — сказал он, — может быть, наложим слепок?
— Может быть, — неестественно веселым, самому себе противным голосом ответил Денис Петрович и открыл стол. В голове его как-то все сдвинулось, ему хотелось сказать: „Пашка, проследи, чтобы этот мерзавец со шрамом от нас не ушел“.
— Давай, — не спуская с него все так же нестерпимо сияющего взгляда, Водовозов слегка придвинул свою большую руку.
Как ненавидел Денис Петрович в этот миг свой проклятый слепок! Он вынул его дрожащей рукой и ничего сказать, хотя бы для приличия, уже не мог.
— Давай, — повторил Водовозов и ближе подвинул руку.
Однако не нужно было даже и прикладывать этот слепок, чтобы убедиться, что он совершенно не подходит. Просто не имеет ничего общего.
— Да, это кусали совсем не те зубы, — медленно сказал Павел Михайлович.
Берестов швырнул слепок об пол и быстро вышел из комнаты.
Он не мог заснуть всю ночь. „Помрачение! — думал он. — Как я мог! По первому же дурацкому стечению обстоятельств… Как мне ему теперь в глаза глядеть!“
Утром, чтобы не идти в розыск, не встречаться с Водовозовым, Денис Петрович пошел в уком, а потом в Совет, однако рано или поздно им все равно нужно было встретиться, поэтому во второй половине дня он — решительно направился к розыску.
В кабинете у него сидел Водовозов.
— А я уже заждался, даже вздремнул, — сказал он, — однако у меня к тебе два дела.
— Какие? — спросил Берестов, не глядя на него.
— Одно вчера пришло, я не успел тебе его передать. В монастыре за рекой Ершей праздновали престол, а у них там в пасху, в рождество Христово, в духов день, да вот еще в престол из старой мортиры палят.
Берестов взглянул ему в лицо. Павел Михайлович смотрел на него насмешливо и весело и еще как- то, отчего у Дениса Петровича сразу стало легко на душе. „Друг ты мой дорогой“, — подумал он и сказал улыбаясь:
— Ну и что же мортира?
— Дак разнесло же ее к чертовой матери, — так же смеясь глазами, сказал Водовозов, — и одному послушнику грехом ступню отхватило.
