— Откуда вы его знаете? — перебила Вера, сидевшая все время с опущенной головой, смущенная, но и заинтересованная.
— После… После! — нетерпеливо махнул рукой Ринов и продолжал. — Что-то было в интонации вашего голоса, когда вы говорили о Зибере, что заставило меня насторожиться и задуматься. Ваше смущение, когда вы упоминали имя Зибера, какой-то тайный гнев, даже ненависть, вкладывали вы в рассказ. Ваши слова становились все более страстными. Постепенно, незаметно, центром рассказа стал Зибер. Он заслонил собой все другие персонажи, он стоял здесь, около нас, и вы видели только его… И мне все стало понятно, когда я сопоставил ваш рассказ с надписью на карточке. «Она его любила, — подумал я. — А сейчас? Любит его или ненавидит?» Я следил за вашим лицом и ловил на нем все новые и новые признаки гнева и ненависти. Вы не замечали, что проговариваетесь, — я замечал все. По-видимому, вы просто вылили то, что было на душе, найдя во мне благодарного слушателя. И именно потому, что ваши слова была так непосредственны… шли из самой глубины души, — все это было для меня особенно ценно. Новые мысли… новые планы зародились у меня в голове, когда я увидел, что оскорбленная гордость женщины мучает вас. Вы ненавидите его, ведь правда? И вы ненавидите его не только как предателя, но и как человека, который сделал зло вам лично… Вы не можете отрицать этого, вы не скроете этого, не посмеете! Ведь правда? Правда?
Он в упор смотрел на Веру немигающими, жуткими глазами, его лицо подергивалось от волнения, слова вылетали свистящим шепотом. И во всей его жалкой, худой, нервно дергающейся фигуре, в молящем выражении желтого лица чувствовалось такое жгучее нетерпение, что странное желание поделиться с этим человеком своими мыслями снова охватило Веру.
— Да… я ненавижу его… — с усилием сказала она.
— Но… за что? — скорее угадала, чем услышала Вера.
— За то, что он… осквернил меня, испортил мою жизнь, за то, что он уничтожил мою веру в людей, за то… ах! Тысяча причин есть, которые мучают меня и разжигают злобу к нему! А, да что уж! Я не знаю вас, кто вы, что вы, но чувствую, что у вас нет причин любить Зибера… Я не могу молчать! Хочется посоветоваться, поговорить — и не с кем, ни одной души… Слушайте, я расскажу вам все…
И она, действительно, рассказала все, не утаила ни одного факта. Сентиментальная душа ее, оскорбленная, обиженная, требовали ласки, участия, слова сочувствия. Ринов впился в ее лицо, запоминал каждую фразу, собирал в своей памяти каждое слово — с такой жадностью, с какой умирающий от жажды собирает в сосуд капли дождя. Несколько раз он вынимал плоскую коробочку и быстрыми, глубокими вдыханиями сладкого яда возбуждал себя.
