Пулемет для витязя | страница 33



– Конунг Аллсвальд, – смиренно склонил голову Путята. Беглым гвардейцам базилевса и вовсе полагалось переломиться надвое. Благо наместник был не в том настроении, чтобы упиваться знаками должного почитания. Он отмахнулся, давая понять, что дворцовые манеры здесь не к месту. Впрочем, за спиной его высились три хмурых норда. В грубых плащах, серых кольчугах, плетенных крупными кольцами, с короткими мечами да воткнутыми за пояс узкоклювыми топориками. Под конусовидными нурманнскими шлемами с прорезями для глаз торчали ухоженные светлые бороды и заплетенные в косы усы. Ярлы, которые при случае о сих манерах непрошеным гостям должны были напомнить.

– Я согласен с тем, что костер этот вовсе не от случайно оброненной лучины разгорелся, – продолжил конунг, как только воинственная его свита по взмаху руки хмуро удалилась. – Готовились к этому, видимо, не один день. Все это мы выяснили сами, и вовсе не обязательно было присылать сюда посольство гильдии. Не говоря уже о киевском воинстве.

– Быть может, и ты, конунг, и князь – оба сверх меры подогреваете интерес к делу, которое на самом деле имеет отношение лишь к купеческой гильдии? – исхитрился вставить свое слово Путята.

Тверд без особого удовольствия отметил, что рука конунга после этих слов недвусмысленно сжалась в кулак. Не хватало еще для полного счастья заиметь во врагах еще и его. Скрестить клинок с наместником, пусть даже для благой цели спасения толстой шкуры своего нанимателя – это могло обернуться самыми кровавыми неприятностями.

– Говоришь, купец, я, полоцкий наместник, не в свое дело нос сунул? Не угадал. При Дворе гильдии работала долбаная прорва люду. Жителей моего города. И семьи их – старики, жены, дети – тоже в моем городе жили-были. Так вот их всех, всех до одного, до самого маленького сопляка в ту самую проклятую ночь, когда полоцкое зарево видно было, должно быть, даже в Новгороде… всех… ВСЕХ!.. вырезали.

Тверд мигом забыл обо всех своих воинственных мыслях. Даже Хват, что бывало с ним от силы пару раз в жизни, выглядел растерянным. Пронзительно скрипнула искореженная петля ворот, черная, как и два болтающихся на ней обгорелых деревянных обломка, чудом сохранившихся в огненном пекле. Тяжелый плеск волн, полощущих останки изжаренной пристани, стал почему-то казаться особенно мерзким. Аллсвальд, оторвав наконец руку от пояса с оружием, шумно выдох-нул и вдруг опустился на землю. На черную, горелую, в жирных потеках сажи землю.