Арман показался мне очень общительным, весёлым и открытым человеком. Надеюсь, так оно и есть, потому что я сам не заметил, как стал считать его своим другом. Это не характерное поведение для меня… Всех друзей за всю мою жизнь можно пересчитать по пальцам. Так, за разговорами, мы доехали до какого-то населённого пункта, типа посёлка.
– По идее, сейчас тут не должно никого остаться. Перезагрузка была три месяца назад, – сказал Арман.
– Это успокаивает, надеюсь, так и есть. Хочется поскорее добраться до спокойного города. Далеко ещё нам пилить?
– Нет, не очень. Завтра к обеду будем на месте.
Мы катили по пустынным улицам молча. Пустые окна таращились своими чёрными, квадратными глазницами. Виднелись следы пожаров. Обглоданные кости валялись повсюду. Маленькая, вертлявая птичка прыгала на человеческом черепе, потрясывая длинным хвостом. Брошенные пыльные машины, покорёженные и не очень, с бурыми пятнами крови в салонах. Некоторые, с детскими креслами, коробили душу. Я даже не хотел представлять, что тут творилось, но куда ни отвернись, картина одна и та же – СМЕРТЬ.
Проскочили это кладбище, действительно, быстро, не встретив ни одного мертвяка, даже ползающего. Матёрые мутанты покидают обеденный стол в числе первых, подъев большинство необратившихся людей. Редко когда кто-то задерживается. Пировать остаются более слабые, топтуны и кусачи. Вот они уже могут и медляков подъесть с голодухи, но тоже стараются идти к новой перезагрузке. Тухлятину и им жрать не охота. Последними остаются пустыши. Они делятся на три категории: это пустыш свежий, новообращённый; пустыш пожравший и начавший мутацию в бегуна; а третий пустыш – это долго не пожравший и деградирующий в ползуна. Вот ползунов потом и подъедают те, кто хоть чуточку сильнее, и бредут искать новую еду, если их самих не съедят, конечно. Естественный отбор, так сказать, природы, етио мать.
– Тьфу! – Плюнул с досады в приоткрытое окно.
– Что, Док, паршивит? – Арман поглядел на меня с сочувствием.
– Ничего, оботрёшься немного, привыкнешь. – Помолчав, добавил: – Не, я так и не смог привыкнуть.
Дальше катили молча. Каждый думал о своём. Только шины шуршали по асфальту. Очень хотелось курить.
Когда обо всём этом читаешь в книгах, то не осознаёшь полного масштаба происходящей трагедии. А когда её видишь вот так, своими глазами, чувствуешь её запах, слышишь её звук, раздирающий в кровоточащие лохмотья душу, то понимаешь, насколько же ты заблуждался.
