В последующие годы череда финансовых потерь и неудач сделали домашнюю атмосферу непригодной для проживания, в душах у всех нас поселилась взаимная неприязнь. Мы сдались, сломались, ведь ненавидеть и обвинять друг друга, искать виноватого намного проще, чем попытаться поддержать друг друга своим теплом…
Когда я стала старше, мысли о Боге покинули меня, при шли нелепые грехи молодости, их было так много, что они буквально растворили то светлое, что было когда-то в детской душе. Это не мешало мне надеяться на «чудо», поэтому, когда я однажды (мне было лет 14) нашла на лестнице в подъезде брелок в форме крестика, то немедленно объявила его для себя чудесным талисманом, посланным свыше, и стала прятать его под подушкой, а потом таскать во внутреннем кармане кошелька (он до сих пор живет у меня в кошельке).
Серьезная занятость собственной праздностью не позволила мне поступить в университет после окончания школы (я поступила «автоматом» в МАТИ, но учиться там не пожелала). Стараясь вытащить чадо из болота безделья, моя мама, имевшая кандидатскую степень по экономике и на тот момент преподававшая эту науку в Исламском колледже, записала меня на так называемое «исламское оглашение». Мы изучали арабский язык, читали и учили суры из Корана, проходили фикх — свод норм и правил верного мусульманина, слушали всякие интересные байки и присказки про джиннов. В перерывах между парами читали намаз прямо в аудитории. Из этого обучения, которое должно было длиться два года, я запомнила две вещи: суру Аль Фатиха наизусть и то, что пряди волос не должны выбиваться из-под платка, а то устаз (учитель) сделает замечание и выговор при всей группе. Пожалуй, еще то, что летом в хиджабе действительно жарко!
В следующем сентябре моя жизнь правоверной мусульманки закончилась. Еще несколько раз я бывала в Мемориальной мечети на Поклонной горе, ходила на уроки татарского языка. Помню, как меня поражала белизна стен и всего внутреннего убранства… Красиво… Но безлико. Что, разумеется, логично для ислама, который отрицает какую-либо проекцию от Божественного к личности.
Дальнейшие несколько лет (с 17 до 21) я мало думала о Боге… И очень много грешила. Но все-таки думала. У меня даже выработалась своего рода ассоциативная молитва. Когда я видела что-то красивое: храм, архитектурный элемент, причудливое творение природы или даже парные числа на часах, я произносила про себя «экстренную» молитву, состоящую из трех частей: благодарность за то, что все-таки что-то до сих пор имею («Спасибо тебе, Господи»), просьба о прощении за мои грехи («Прости меня») и просьба о чем-нибудь («Пусть…»). Я могла вспомнить о Боге даже несколько раз за день, если бывала в центре Москвы (все же памятники архитектуры).
