Четыре кило? Может быть, пять? Когда еще в ней есть кровь!
Одноглазый, дрожа всем телом, снова опускает голову.
Тюремщик, повернувшись к стене, берет табак из табакерки.
Убийца(кладет руку себе на затылок). Моя голова упадет в ящик, покатится, повернется чуть-чуть и затихнет… В профиль! В профиль! (Снимает руку с затылка, рассматривает ее, словно она в крови, опускает ее и встряхивает. Смотрит на одноглазого.) А глаза, мои глаза, они будут тогда закрыты?.. Или открыты?.. Увидят ли мои глаза хоть на секунду стенку ящика? Голова же упадет очень быстро. Вы должны это знать, ведь вы приговорили меня к смерти!
Одноглазый, совершенно сникнув, делает движение, чтобы уйти.
(Строго, шепотом.) Останьтесь!.. И будет ли тогда какое-то время действовать мой мозг? Можно ли рассечь мысли топором? (С неопровержимой уверенностью.) Нет, топором их не разрубить. Чудовищным усилием моя голова, лежа в профиль в ящике, додумает последнюю мысль. (Делает шаг по направлению к одноглазому, останавливается перед ним. Тихо, с глубоким презрением.) Жалкий предатель! (Вдруг с ненавистью.) Уходите!
Одноглазый, шатаясь, уходит.
Тюремщик(отпирает дверь, выпускает его, снова запирает; оборачивается). Ну что, вы хотите видеть ее?
Убийца(с молниеносной быстротой отскакивает в сторону, словно уклоняясь от пули; в ужасе). Я не могу видеть свою Мать!
Тюремщик. Она стоит снаружи… Такая маленькая женщина.
Убийца. Но ведь я же не могу видеть свою мать!
Тюремщик(безжизненно, как и все, что он делает и говорит). Она же здесь. Приехала издалека. (Смотрит на часы.)
Убийца(обессилев). Неужели я все-таки должен увидеть ее?
Тюремщик направляется к двери.
(Кричит.) Стой! Это невозможно!
Тюремщик отпирает дверь.
Сцена пятая
Входит мать, маленькими шажками бежит к убийце, который нечеловеческим усилием овладевает собой. Протягивает ему руку.
Мать. Не знаю, что и сказать тебе.
Убийца(обычным голосом). Устала?
Мать. Да… Посижу немного. (Осторожно присаживается на нары, на самый краешек, сумочку положив на колени.)
Убийца(помолчав). Что отец?
Мать. Сидит, уткнувшись в свои газеты… Кланяется тебе.
Убийца. И ты… ты тоже поклонись ему от меня.
Мать. Он сказал: наверно, мы должны были дать тебе эти сто марок… Если бы мы все продали: мебель и его серебряные часы…
Убийца(без всякого выражения). Вот как!
Мать(поднимает на него глаза; с болью, словно каждое слово — это капля крови из ее сердца). Скажи, ты ведь это сделал не из-за ста марок, нет? Я же знаю тебя… Отец никогда не отличался особым умом, сколько я его знала. Такова уж твоя судьба, иначе, видно, не могло быть… Я больше не верю в бога. Ведь я молилась.
