Прислонившись спиной к холодной стенке, я сидела на узкой подстилке в маленькой душной комнатке, запертой на ключ. Пыталась унять нервную дрожь, сжимала зубы, чтоб не стучали, и мысленно считала до тысячи и обратно. Раз за разом. Как долго мне еще придется считать? Не знаю… зависит от того, насколько терпеливые нам попались эльфы.
Не предвидеть такой исход я не могла. Взгляды, жесты, короткие обмолвки — никто из охранников за все время пути пальцем меня не тронул и прямо не показал своего отношения, но и скрыть его они не особо пытались.
Да и главэльф, хотя и проявлял интерес пополам с рассуждениями о высшей расе, временами так на нас с Никиткой посматривал… о том, что неприятности витают в воздухе, не догадалась бы только сосновая чурка, причем самая сухая.
Последние несколько дней, убедившись, что ушастые сволочи уже не вслушиваются в то, чем именно заговаривают зубы буйному «наследнику», я планомерно проводила подготовительные работы.
Кукушонок у меня мальчик понятливый и хотя очень удивился, что мама не просто разрешает, а прямо учит вести себя «как плохой мальчик» в ее отсутствие, но проникся быстро. Он тоже чувствовал витающее в воздухе напряжение, и эльфы ему активно не нравились. Одного особо настырного охранника, который все старался ехать к нам вплотную, несмотря на неодобрительное порыкивание Найды, сынуля пару раз даже пнул, извернувшись у меня в руках.
Вслух я его отчитала, а шепотом на ушко похвалила, после того как убедилась, что эльфячья педагогика категорически не приемлет физического насилия над высокородными отпрысками.
И вот теперь надо было сжать волю в кулак, пересилить панику и ждать… ждать, внутренне содрогаясь от ужаса — а вдруг ребенка просто… просто что? Усыпят? Заколдуют? Нет, я ведь не зря внимательно слушала всю дорогу и очень осторожно задавала вопросы рабовладельцу, прикрываясь при этом тупостью переутомления.
Эльфийские дети священны, и применять к ним магию нельзя. Почему — я не поняла, но это и не важно.
Не знаю, сколько я так просидела. Темнота в маленьком зарешеченном окошке посерела и сменилась яркой голубизной, организм настойчиво напомнил, что он, вопреки всему, еще жив, а ни еды, ни воды, ни прочих благ цивилизации в моем узилище нет как нет.
