Немецкая хозяйка молодую пару полюбила, так что даже плакала, когда прощались. Эта странная женщина хотела им сделать немецкие паспорта, чтобы они вместе могли поехать в любом направлении. Дома вас ждет решетка, – так говорили американские солдаты, и некоторые русские их послушали и разбежались по Европе. Отец Вероники просил ее остаться с ним, в Германии, но, конечно, мать Вероники хотела домой, в Советский Союз, для нее другого пути просто не существовало. Отец Вероники собрался вместе с ней, и они с грудным ребенком на руках пошли сдаваться нашим властям.
На сборном пункте всех построили в шеренгу. «Русские – шаг вперед!» – раздалась команда. Отец Вероники крепко схватил ее мать за руку, он уже понял, что жену нельзя отпускать. Она не послушала, советская девушка, ей сказал командир – шаг вперед, и она пошла с маленькой дочкой в пеленках. Под белы ручки ее забрали в военный эшелон, и только тогда выяснилось, что иностранцев в Союз не впускают. Мать поехала на родину, а отец остался, с тех пор они больше никогда не виделись.
Каким-то чудом мать Вероники не посадили, хотя обвинения в шпионаже и предательстве были. После допросов в КГБ она пыталась покончить жизнь самоубийством, потом решила скрыться, переезжала из одного города в другой… И, конечно, никаких разговоров о том, чтобы ее выпустили за границу, быть не могло. В общем… это обычная история для того страшного времени. Непонятно только, почему оно породило таких романтичных и легкомысленных людей, как Вероника и Слободан.
О своих родителях она рассказала ему в купе скорого поезда. Я представляю, с какой энергией! До Москвы двое суток, для нее это – тьфу, она заочникам читала экспрессом за время летней сессии весь свой годовой курс, не замолкала по четыре пары в день целую неделю. И, конечно, она рассказала, как все-таки они встретились с отцом. Отец ее не забывал, женился, разумеется, родил новых детей, но про русскую дочку помнил. Он сам прислал ей вызов, когда государственная политика поменялась, и в шестьдесят шестом году она смогла приехать в Югославию.
Ей даже захотелось об этом написать. И вот как раз в тот самый август, когда они встретились со Слободаном, еще будучи у себя дома, Вероника села за печатную машинку и отстучала: «Первый раз я увидела своего отца, когда мне было двадцать лет…» Круто! Отличное начало мемуаров! Она несколько раз повторяла эту первую фразу над сковородкой у плиты, когда готовила себе перекусить. «Первый раз… – и лучок положила в шипящее масло, – я увидела своего отца… – и колбаску туда же, – когда мне было… – два яйца разбила сверху, – двадцать лет…» Ум-м-м!.. Она закрыла крышкой свою яичницу и вышла на балкон снять пересохшее уже белье, и там опять смаковала, смаковала свой удачный оборот: «Первый раз… я увидела… своего отца… когда мне было… двадцать лет!» Всего одна строка, и больше наша Вероника ничего не написала. Яичница у нее подгорела, она переключилась на сковородку и думала: «Какие мемуары? Ну, какие еще мемуары?! Я полна сил! Мне хочется любви! Сейчас бы рюкзачок на спину – и в горы, с гитарами, с палатками, с геологами какими-нибудь».
