- Моя? - переспросил тот. - Тишков. А что?
- Я же еще не знаю ваших фамилий, - ответил Валерий, - буду запоминать. Вот. А Лаптева кто-нибудь навещать пойдет?
- Я, - сказал Хмелик. - Моя фамилия Хмелик.
- Хорошо. - Валерий помедлил и, почти убежденный теперь, что это бесполезно, задал все-таки вопрос, который давно приготовил: - Ребята, а к вам не пристают эти… из-за которых вы тогда акробатикой занимались?
Но упоминание об «акробатике» не вызвало у ребят, как в первый раз, оживления. Не сразу, вразброд, тихо и неохотно, несколько мальчиков ответили, что никто их не трогает. И Валерий ощутил, что все как-то замкнулись; если б не то, что все по-прежнему сидели на своих местах, можно было бы сказать, что его стали сторониться.
С полминуты ребята молчали, уставясь в парты. Гена Конев, глядя в одну точку, прижмуривал то левый, то правый глаз…
Валерий встал и распахнул дверь класса:
- Можете расходиться.
Он спустился с ребятами в раздевалку и здесь предложил Хмелику зайти к Лаптеву вместе. …Бывают в жизни минуты, которых стараешься никогда не вспоминать. И чаще всего это - минуты слабости. Терпимо воспоминание о боли, но невыносимо воспоминание о давнем малодушии - вспыхнув, оно заставляет усомниться в сегодняшней силе души. И страшна беспомощность, когда перед тобой непоправимое, когда стоишь, потупясь, ненужный, медля уйти… Беспомощности не забыть, но, на худой конец, это все-таки хорошо - служит наукой.
Так Валерий не мог потом позабыть минут, проведенных у Лаптева дома.
На звонок им открыла соседка председателя, и они долго стояли в тиши коридора, возле гудящего электрического счетчика, пока к ним не вышла мать Лаптева.
Она не пригласила их в комнату. Близоруко и раздраженно щурясь, не громко, но резко спросила, что им надо. Валерий сказал.
- Сашу нельзя сейчас видеть, - ответила мать Лаптева. - Ему нужен абсолютный покой. У него сотрясение мозга.
Хмелик, испуганно округлив глаза и губы, судорожно вдохнул. И чуть-чуть поубавилось враждебности на лице матери, оно разгладилось самую малость, и тогда стало на нем заметно страдание, скрытое до того за неприязнью.
- Мы хотели у Саши узнать… - сказал Валерий. - У меня такое подозрение: может, он не случайно упал… И я хотел спросить…
- Поздновато у вас родилось подозрение! - жестко перебила мать Лаптева. - После того как его успели избить и стукнуть головой об стенку!
- Кто?! - У Валерия застучало в висках и припомнился вдруг объясняющий голос Тишкова: «Теперь: откуда мы взяли, что Лаптев разбился?»
