— Наташка, что ты говоришь?!
— А то, что слышишь.
— Но ведь я ем свой хлеб и живу не у тебя, а у твоей матери. Скажет — уйду.
— Я тоже хозяйка, и вот мое слово — уходи, пока твое «приданое» сама не выбросила.
Наташа говорила торопливо, горячо и зло, обнажая все нехорошее, что накопилось в ее душе. Заносчивая, несчастная, она, видно, не отдавала себе отчета в сказанном.
— Таха, подумай!..
— Нечего мне думать. У тебя есть дом, туда и иди, а не выживай других своей святостью! — Наташа выкрикнула это все с дрожью в голосе и, хлопнув дверью, выбежала на улицу.
Феня растерянно оглянулась, не зная, что делать, потом машинально взяла из ведра половую тряпку, шлепнула на пол.
— Эх, Наташа, Наташа, — тихо проговорила она и, взглянув на часы, быстро стала мыть пол. Убрав половину горницы, Феня прошла на кухню, разожгла самовар и только было взялась за тряпку, как вошла Матрена и строго спросила:
— Почему не в школе?
— Да я пол надумала вымыть, сейчас пойду. Самовар, тетя Матрена, уже готов. Наташа поставила, когда уходила.
— Не ври, ничего она не ставила. Может, и корову последнее время доит она?
Феня молчала.
— Эх, девка, девка, нас, старых, не обманешь. А пол-то не стоило мыть, все равно на улице грязь. Ну ладно, умойся и беги, а то и так опоздала, а я тут приберусь.
— Нет-нет, я сама.
— Кому говорю, иди!
Когда Феня вышла, Матрена домыла последние половицы, с трудом разогнулась. Ишь как быстро взяла усталость, а бывало…
Матрена присела к столу. Против нее на стене в рамках висели фотографии разных лет. Вот худощавый парень с невестой — энергичное лицо, серые пытливые глаза серьезно смотрят со стены. Сколько зим и весен пролетело с той поры! Вот рядом другая фотография — на ней уже четверо: муж, жена и двое детей, один из ребят — совсем еще маленький, грудной, сидит у нее на коленях — это дочка Катя (Наташе все время приходится говорить, что это она). Неужели и погибшая Катя стала бы так же дерзить и прекословить? А вот еще фотография — темный, аккуратно повязанный платок обрамляет лицо. Это она, Матрена, сфотографировалась прошлой весной в областном центре на совещании доярок.
Чай в стакане остыл, а перед ее глазами незримо встала вся долгая жизнь…
«Разве я была такой, как Наташка? С мужиками наравне косила, молотила, за плугом, бывало, от зари до зари, а что в войну испытала — и рассказать не расскажешь. А вот Наташка не та. Где-то проглядела я, жалела, может, голубила слишком…»
Самовар незаметно утих. За окном все так же лил дождь, кошке надоело ходить и мурлыкать возле хозяйкиных ног — присела у порога. Матрена же, облокотясь о стол, все думала свои неотвязные думы о Наташе…
