За высокой за горой
одит месяц молодой, —
пела она тихим голосом. Пока доктор держал ее на постельном режиме, сшила фланелевый треушок для Наташки (так она назвала девочку в память сестры Натальи, расстрелянной немцами). Проснется ночью и глаз не отведет, не насмотрится никак… Кто знает, может быть, вспоминала Катю, свою погибшую дочку. Сердцем чувствовала, как невыплаканная любовь к ней перекидывается жарким пламенем вот на эту чужую, случайно отбитую у смерти девочку…
— Гулюшки-гули, — радостно пела Матрена, готовая зацеловать синеглазую Наташку. — Несмышленыш ты мой, гулюшки-гули…
Много бед перенесла Матрена за свою бытность в партизанах: и в ледяном болоте тонула, когда уходили от карателей, и под бомбежками случалось лежать, не раз в горящем лесу задыхалась от едкого дыма, но выжила и Наташку спасла, неопалимой вышла из огня.
Когда Смоленщина была, наконец, освобождена, Матрена вернулась в родную деревню, а там ни кола, ни двора, ни притулья — все сожгли фашисты. Откопала Матрена сундук, взяла вещицы да и уехала вместе с Наташей на Оку, к сестре Аннушке. Приехала, а сестры уже нет в живых. Война есть война. Поселилась Матрена в ее доме, стала работать в колхозе, Наташу растить. Звала ее девочка мамкой, радовала Матренино сердце, и никто в большом приокском селе не знал, что девчонка-то у Матрены совсем чужая, да и сама Наташа не знала об этом и считала, что лучше ее мамки нет на свете…
Ну и август в этом году — жара и сухмень! Езда на машине под солнцем, да еще в кузове, совсем разморила Наташу. Вода в бутылке, что была взята из дому, стала теплой, не утоляла жажды. За машиной — столбы огненно-рыжей пыли.
Наконец через час показался город. Вот уже бегут навстречу широкие зеленые улицы, корпуса новых заводов… Наташа сошла с колхозного грузовика возле парка, вынула из кармана зеркальце, глянула в него и ужаснулась: лицо от пыли черное, на потной шее — грязные полоски. «Как же я покажусь в таком виде Борису, да еще во Дворце культуры? — подумала она. — Умыться бы где-нибудь». Наташа стала припоминать, кто из знакомых живет поближе, — ведь многие микулинцы сразу же после войны перебрались в областной центр. Как-то в позапрошлом году приезжала Наташа на смотр самодеятельности, помнится, заходила тогда с девчатами к Фроловым. У них можно привести себя в порядок и на какое-то время оставить вещи.
Город за два года неузнаваемо изменился — стал зеленей, чище, многолюдней, дома — выше и светлей, все больше четырех- да пятиэтажные. И главное — молодежи тьма-тьмущая. «Клара Гусева получила в Скво Вэлли золотую медаль. Чем же я хуже? — думала Наташа. — Не одним молоком можно прославиться. Разве нынче не нужны конькобежцы, балерины, поэты?» Наташа торопилась к центру города. Мелькали улицы, скверы, дома.
