— Вас бы самих протравить, бюрократов!
— Ты чего?
— Телята гибнут — а думать о них никто не хочет. Не могу же я одна!..
— Подождут твои телята. Хлеб нынче — главная задача. Не посеешь — есть нечего будет. Чем тогда кормить державу? Без хлеба руды не добудешь, ситчику не наткешь, да и в космос не полетишь. А солдат кормить надо? Надо!
Резко повернувшись, Феня вышла, громко хлопнув дверью. Она была огорчена и расстроена.
…Во вторник, на исходе дня, к Фене в сарай постучалось несколько микулинских коммунистов: тетка Матрена, Иван Гаврилов, Саша и две доярки. Потом подошел учитель Иван Павлович. Каждый прихватил с собой из дому топор или пилу, кое-кто рубанок, долото.
— Ну, хозяйка, принимай! — шутил долговязый Иван Гаврилов, цепляясь шапкой за косяк двери. — Чем на шабаше угощать будешь?
Феня, покраснев, улыбнулась.
Мужчины сошлись в кружок, закурили. Только хотели приступить к делу, как дверь отворилась, и с рубанком в руках вошел Нил Данилыч.
Феня удивилась: что же заставило людей прийти к ней на помощь? Ведь она не просила их. Она только требовала от бригадира и председателя дать ей хотя бы двух плотников. А тут пришли все: и учитель, и доярки, и дед Матвей, и даже сам Нил Данилыч пожаловал. Всем им хотелось, конечно, после работы отдохнуть. Разве не устал за день каждый из них? Как ни говори — посевная…
Мужчины, перестлав часть пола, присели на доски, закурили. Иван Гаврилов окинул взглядом стены и свежевыструганные доски настила, порадовался. Кажется, маленькое дело сделали, стоит ли тешить сердце? А глаза говорят: нет, не маленькое!
Феня хотела уже мыть руки, как рядом послышалось:
— Ну как, готовишься к экзаменам?
Феня обернулась: перед нею стоял учитель.
— Готовлюсь, Иван Павлович, да вот с геометрией очень трудно.
— Прикрепим к тебе кого-нибудь.
— Спасибо.
…Закончив работу, люди ушли. В сарае стало светлей и теплей, и на душе полегчало. Феня испытывала неловкость за свои дурные мысли о бегстве из Микулина в город. Не в силах справиться с собой, она и дома ходила притихшая, ни с кем не разговаривала, даже Матрене не проронила ни слова — вся ушла в себя… В ней с этого вечера жили как бы две Фени, совсем непохожие друг на друга, враждующие. Правда, иногда они приходили к согласию, но ненадолго. И одна из них, по-прежнему не веря в приход весны на берега Оки, думала, что все для нее должно начаться не здесь и не сейчас. Огни большого далекого города, где асфальт был уже по-весеннему чист от снега, манили и манили ее.
