— Как что? — удивился Федя. — Пойду на ферму.
— Зачем?
— Доить коров.
Парни и девчата схватились за животы. Больше всех смеялась Аленка, сидевшая рядом с Толей и Наташей.
— Уморил: доярка в брюках!
— Что вы ржете, ну не в доярки, так в дояры пойду, разве мужчины не могут? — сердился Федя, косясь в сторону Аленки. — Могут, и получше вас!
— А ты пробовал?
— Пробовал! Правда, сперва молоко попадало то за голенище, то в рукав, а потом ничего. Вон Наташка знает, целую неделю за нее доил…
Зал никак не мог утихнуть от смеха. Александр Иванович, улыбаясь, все успокаивал расшумевшихся комсомольцев, а когда ребята угомонились, поинтересовался у Феди:
— А как же с пастушьими делами?
— Летом буду пасти, а сейчас на раздой первотелок пойду.
Александр Иванович, отыскав глазами Катю, кивнул в сторону пастуха и улыбнулся:
— Ну как, возьмем?
Ясные глаза Кати искрились неукротимым смехом, но она знала, что Федя не шутит, и серьезно ответила:
— Конечно, возьмем.
Когда стали принимать постановление, все высказанное ребятами было учтено и одобрено.
Потом началось выдвижение кандидатур в комитет. Кто-то не утерпел и крикнул:
— Зорину в секретари! А деда Ивана Гаврилова прикрепите к нам от парторганизации.
Комсомольцы одобрительно загудели. Председательствующий строго заметил:
— Товарищи, вы знаете, что секретарь избирается на заседании комитета, а партбюро уже прикрепило к вам Александра Ивановича Гаврилова. — И сам, не выдержав, улыбнулся и добавил: — Но ваше пожелание будет учтено.
— С младшим Гавриловым скучно. Давайте старшего! Он сам не уснет да и нам спать не даст. Увидите, что будет, только прикрепите! — кричал кто-то из задних рядов.
В комитет было предложено семь кандидатур: Федя, Катя Зорина, Феня и еще четверо из механизаторов и полеводов. Секретарем единогласно избрали Катю.
Она стояла смущенная, с трудом пытаясь унять радость: «Доверили… Надеются, значит…»
Домой шли вместе. Феня всю дорогу молчала, вслушиваясь в разговоры подруг и ребят, и если б в эти минуты у нее спросили, о чем она думает, она ответила бы — о Ване. Ей было жаль его. Во время перерыва, после доклада, он стоял у печки, в углу, в одиночестве и такой пасмурный, что Фене захотелось подойти к нему и ободрить, но мысль о том, что он может ее понять по-другому, остановила. И все-таки жалко Ваню. Может, он нравится ей? Нет, не то. Ваня хороший парень — сад спас, но вот не сумел повести за собой молодежь, остался один.
*
Матрена сидела около камелька, вязала варежки. Под окном раздались голоса, потом скрип снега — наверно, кто-то шел домой.
