Сергей Михалков открыл секретариат и — первым докладчиком неожиданно объявил меня. Получалось как бы автоматически, что тон всему разговору должен задавать начинающий. А я понятия не имел, чего тут от нас ожидают и каковы будут последствия для тех, кто напрягся сейчас за «редакционным» столом во главе с Михаилом Колосовым.
Я вышел на трибуну, окинул зал взглядом, понял, что никогда до сих пор сразу вместе не видел столько известных писателей «живьем», а Бондарев тем временем положил голову на ладонь упертой в стол руки, как бы выпав из чинного ряда президиума, и в таком неловком развороте приготовился слушать.
С опаской потрогал я исписанные в домашней «берлоге» страницы, колко осознал, что отступать некуда — как написалось, так написалось, — и «полетел» вниз головой к бетонному днищу предварительно осушенного «бассейна»... Хотели правду?
Вначале наступила тишина — зал понял, что будет «пролита кровь». Когда речь дошла до конкретных разборов и оценок — за столом «редакции» «Литературной России» послышались возгласы возмущения.
Я зашел на минное поле, и все с понятным любопытством принялись ждать, когда же случится публичный самоподрыв, а «бездыханное» тело вышвырнут из-за трибуны. Бондарев, так и не поменяв свою неловкую позу, продолжал с интересом вслушиваться, и по его лицу я прочитал короткую «телеграмму»: «Не дрейфь, все нормально!» Если честно, дрейфить было поздно. Но его глаза играли едва приметным весельем, и это меня бодрило.
«Старики», то есть литературные генералы, нервничали. Я «трепал» издание их товарища, Михаила Колосова, но в целом «классиков» раздражала дерзость самой тональности, в которой не чувствовалось привычной «старикам» взвешенности, умеренности оценок, никакого такого почтения к сединам. Мои симпатии были на стороне молодого писательского «призыва», я не скрывал этого, припирал к стенке конкретными примерами, публикациями, упрекая еженедельник в том, что присутствие талантливых «молодых» в «ЛР» не важная тенденция, а скорее случайность, в то время как «старики» давно сбрасывают в газету все, что не нашло места в более требовательных к качеству изданиях. А когда назвал их собрата, поэта Виктора Бокова, чуть ли не графоманом и подкрепил мнение убийственными, на мой взгляд, цитатами из опубликованных, как мне виделось, явно заказных, очевидно конъюнктурных виршей Виктора Бокова о партии, на которые «литературный молодняк» отозвался непочтительным смехом, — в зале началось движение и шум общего возбуждения. «Сорокалетние» хныкали от смеха, а «старики» посылали друг другу сигналы солидарности в «единодушном возмущении».
