В ту пору моим наставником был некто Леонид, имевший обыкновение, дабы «закалить тело и дух», будить меня за час до рассвета и в любую погоду гнать купаться в реку. Я этого, само собой, терпеть не мог.
Вода в Лудиасе, возле Пеллы, так холодна, что пробирает до костей даже летом, а что за стужа царит там зимой, невозможно описать. Стоит ли говорить, что, стараясь избежать этих купаний, я шёл на всяческие ухищрения, по большей части напрасные. В конце концов до меня дошло, что раз от этих утренних омовений не избавиться, так лучше уж заниматься ими не по принуждению (что делает их ещё более неприятными), а по доброй воле. Я стал вставать раньше наставника и успевал искупаться, пока он ещё лежал в постели. Леонид счёл это проявление характера своей заслугой, для меня же испытание ледяной водой стало вполне терпимым, ибо теперь я мог сказать себе, что занимаюсь этим в силу собственного решения.
Однажды на рассвете (день выдался таким холодным, что купаться мне пришлось в проруби, которую предварительно понадобилось проделать) я, возвращаясь после купания мимо царского манежа, услышал внутри голоса и стук копыт. Мне стало любопытно, и я тихонько заглянул внутрь. Гефестион был на арене один, не считая его наставника. Восседая на своём рослом, семнадцати пядей, гнедом по кличке Резвый, он управлял конём одними коленями, не касаясь поводьев, и держал в руках короткую пику. Наставник сопровождал каждое его движение потоком указаний и замечаний, которые Гефестион вроде бы воспринимал с почтительным вниманием, но делал лишь то, что считал нужным сам. До того момента мне никогда не доводилось видеть человека, не только мальчика, но и мужа, столь внимательного и чуткого в отношении своего коня. Правил он едва уловимыми движениями коленей и лёгким перемещением своего веса, а в поводьях, похоже, не нуждался вовсе. Он легко побуждал Резвого менять аллюр, причём, какие бы повороты ни совершал конь, сам продолжал сидеть совершенно прямо. В ту пору Буцефала у меня ещё не было, а тогдашний мой конь по выездке не шёл с Резвым ни в какое сравнение. Любо было смотреть, как ловко всадник и его скакун, достигшие полного взаимопонимания, выполняли самые сложные кавалерийские упражнения. В то время как Резвый без труда переходил с галопа на шаг и кружил по арене, сам Гефестион сидел на коне, как будто прибитый к нему гвоздями. Спина прямая, плечи расправлены, брюшные мышцы напряжены. Малейшее, совершенно незаметное со стороны изменение положения корпуса всадника воспринималось конём как команда, которая выполнялась незамедлительно и безукоризненно.
