– Чем больше я вас рассматриваю, тем больше убеждаюсь, что мое первое впечатление меня не обмануло, – проворчал он. – Вы слишком слабенькая, слишком вялая, слишком избалованная… Вы не созданы для того места, куда я везу вас. Если вы последуете за мной, то вряд ли переживете зиму. Решайте сами.
Офелия храбро выдержала его вызывающий взгляд. В ее памяти всплыли слова старого крестного, и она с удивлением услышала собственный ответ:
– Вы меня плохо знаете.
Придерживая поднос, она отступила дальше в коридор и медленно, аккуратно закрыла за собой дверь.
Прошло еще много дней, а Офелия так и не увидела Торна ни в столовой, ни на палубе. Их разговор привел девушку в полное недоумение. Ей не хотелось волновать тетку, и она солгала, сказав, что Торн был очень занят и не принял ее. Крестная принялась строить новые планы сближения жениха и невесты. А Офелия лихорадочно размышляла, покусывая кончики своих старых перчаток. (Она делала это от волнения, подобно тому как некоторые люди кусают ногти.) Какую роль в дипломатических интригах отвели ей Настоятельницы? Действительно ли Торн занимает прочное положение при дворе? И о каких опасностях он говорил – о реальных или выдуманных? Может, он просто хотел напугать ее, чтобы заставить вернуться домой?
Настырная Розелина не оставляла племянницу в покое, а Офелия хотела спокойно подумать в одиночестве. Наконец она заперлась в туалете дирижабля, сняла очки и приникла лбом к холодному иллюминатору. Из-за снега, налипшего на стекло, ничего не было видно, но она знала, что снаружи сейчас темно. Солнце, побежденное полярной стужей, не показывалось уже три дня.
Внезапно лампочка на потолке нервно замигала, а пол под ногами Офелии затрясся. Она вышла из туалета. Дирижабль стонал, скрипел, трещал и рвался с причальных канатов под напором жуткого снежного бурана.
– Как, ты еще не готова? – ахнула тетушка Розелина, выйдя в коридор. Она была закутана с головы до ног в пышные меха. – Собирай поскорей вещи и надень шапку, если не хочешь закоченеть еще до выхода!
Офелия натянула на себя две шубы, теплую шапку, рукавицы поверх перчаток и обмотала вокруг шеи свой нескончаемо длинный шарф. В результате она так закуталась, что не могла даже пошевелить рукой.
Экипаж уже начал выгружать пассажирские чемоданы. Ветер, режущий как стекло, врывался в дирижабль через открытый люк, засыпая пол снегом. От жгучего мороза у Офелии на глазах выступили слезы.
Торн, невозмутимый, бесстрастный, в медвежьей шубе, развевающейся на бешеном ветру, без колебаний спустился по трапу. Когда Офелия, в свой черед, вышла в снежную круговерть, ей показалось, что легкие тут же забились льдом. От снега, налипшего на очки, она почти ослепла. Канаты, служившие перилами трапа, скользили под рукавицами. Каждый шаг стоил неимоверных усилий, пальцы ног заледенели в ботинках. Откуда-то сзади, сквозь завывания ветра, до нее донесся голос тетки:
