После такого обращения сотки, двухсотки и тысячные купюры посыпались в коробку из-под обуви, которая стояла перед тем местом, куда долбил своим лбом Акбарка. Сердобольный московский народ жалел одинокого "врага" и не желал кровопролития в Чечне.
Из перехода неслись и залихватские трели русской гармони. Это наяривал "Катюшу" знаменитость перехода дядя Петя - под фирменной кличкой "Русич". Он тоже издалека увидел Юрайта и громко стал просить молодого офицера-отставника: * Товарищ офицер, давай-ка, лучше с тобой "Катюшу" сбацаем - небось тоже фронтовик, хотя и молодой такой?
Он так неподдельно и умоляюще упрашивал и смотрел на своего коллегу по предприятию, что у самого Юрайта даже в сердце что-то екнуло. К тому же его дед, который в Отечественную командовал пулеметной ротой и погиб в сорок втором где-то под Москвой ,мог быть на месте дяди Пети-Русича.
Умение дяди Пети разыграть простецкого неунывающего и неподдающегося никаким рыночным невзгодам лихого нищего - ветерана войны иногда восхищало даже таких же профессионалов-нищих, которых в пределах Садового кольца Москвы было более чем достаточно. Мало того, некоторые из опытных и не один год работавших на попрошайническом поприще людей, даже старалась вытурить Русича с доходного места, принимая его за настоящего ветерана, решившего на своей гармошке подработать на кусок хлеба. Но Русич с такими быстро разбирался, и уже к вечеру они распивали с "обидчиком" бутылочку кристалловской водочки для примирения. Не любил дядя Петя всякие "Смирноффы" и "Абсолюты". И хотя был нищим, но патриотом своей страны.
Юрайт широко улыбнулся, подошел к Русичу, бросил ему в шапку тысячную бумажку, похлопал по плечу и, чтобы слышно было прохожим, громко сказал: * А ну-ка, отец - "Бьется в тесной печурке огонь"... Да так, чтобы душу вывернуло!
Довольный подыгрышем Русич на всю длину растянул мехи своей "ливенки". Юрайт даже приобнял играющего участника Сталинградской битвы. Народ останавливался и восхищался такой нерушимой связью поколений. В шапку Русича летели со всех сторон денежные купюры.
Дядя Петя, словно проникшись уважением молодого прохожего офицера, не переставая наигрывать печальную фронтовую мелодию, тоже якобы в знак благодарности пустил скупую слезу, склонил голову на плечо Юрайта, чмокнул его в щеку и тихо произнес: * Ай да Юрайт! Магарыч вечером с меня, - и уже громче добавил: - Ну иди-иди, солдат. Небось тоже на службу торопишься!
