Солнце склонилось к горизонту и косыми, уже не горячими, теплыми и мягкими вечерними лучами било по поляне, лаская натруженные руки и спины косцов; в тени, в лощине, уже чувствовалась живительная сырость тумана и ощутительнее разливался в воздухе запах теплой земли. Мужики докосили деляну, вытерли травой косы и обмыли их в чистой воде. Было решено, как водилось по старой привычке, ночевать здесь же, под дубом на вольном воздухе. Дарья Панкратовна приготовила уху из ершей, которых привез перед вечером Николай, и когда косцы завершили дело и подошли к хозяйству женщин, от котельчика потягивал такой ароматный дух, что мужики закрутили от удовольствия носами. Коза Марта, настроенная вполне добродушно, в покое лежала около орехового куста, пережевывая жвачку. Кот Тарас Тимофеевич, настурчив короткий хвост, ластился к ногам хозяйки, так как очень любил рыбу. Зинаида что-то дошивала. Кирилл Егорович деятельно помогал женщинам в стряпне и выглядел несколько комично в повязанном фартуке. Кузовков потихоньку потягивал из баклажки пивцо и с завистью думал о том, что, если бы судьба повернулась по-другому, он бы достиг не меньшего положения, чем Князев. К этому мнению он пришел окончательно, послушав разговор Кирилла Егоровича с женщинами. Расстелили опять скатерть и со всех сторон обступили котельчик с ухой. Николай привез еще бутыль квасу: хорошо поработавшим мужикам следовало, конечно, и отдохнуть.
Месяц наконец-то выпутался из бесконечных ветвей дуба и вышел на чистый звездный простор неба. В лощине, под речкой, начал пилить коростель, и, как бы опомнившись, что упустили свое время, дружным хором заговорили лягушки. С покоса тянул теплый ветерок. Мужики и женщины ели из двух общих больших глиняных посудин, а Кириллу Егоровичу налили одному в чистую, в цветочках, тарелку. Тем самым ему отдавалась почтительность как большому начальнику. Старик Князев и гордился таким положением сына, и осознавал, что мужики отдаляли его от себя как человека, который не понимал их жизни.
— Славная уха! — похвалил Кирилл Егорович. — Давно такой не пробовал.
Иван Иванович с большой гордостью подумал: «А кто же делал? Жена!»
— Уха верно что надо! — поддакнул Кузовков, работая усиленно ложкой.
— Может, недосолена? — спросила Дарья Панкратовна, как всякая хозяйка ревниво следившая за тем, чтобы все ели основательно.
— В точку, мать! — кивнул Прохор, придвинувшись поближе к полно налитой миске.
Кирилл Егорович еще раз похвалил уху и очень скоро уписал миску, не заметив, как объемистый половник в руках Дарьи Панкратовны наполнил ее опять до краев. Налили еще квасу.
